– Конечно.

– Ужин накройте в каминном зале. И уберите оттуда цветы. Глебу не нравится, когда их аромат смешивается с запахом еды, – оттолкнувшись от стены, выхожу из кухни.

Меня все еще ведет, упираюсь рукой в подоконник, чтобы не упасть.

Иногда слова ранят. Бьют хлеще пощечины. Особенно, когда они задевают твои душевные раны.

Каждый год вот уже на протяжении трех с половиной лет начало июня для меня - время скорби. Время, когда я похоронила себя, все свои мечты, любовь и прошлое… Когда я потеряла ЕГО, а вместе с тем и всю себя…

Таисия Петровна, сама того не понимая, расковыряла самый глубокий шрам на моем сердце. Гноящийся. Незаживающий нарыв. Она не должна была этого делать!

Зажмурившись, пытаюсь сдержать слезы, которые так и рвутся на волю. Память невольно активизируется. Выбрасывает в прошлое, выдавливая из горла жалобный хрип.

Зажимаю рот ладонью. Смотрю по сторонам. Меня не должны видеть в таком состоянии. Никто!

Тяжело оторвавшись от своей опоры, делаю шаг, надеясь, что успею успею хотя бы умыться, пока Глеб не приехал. Но нет. Не повезло!

Свет автомобильных фар резко бьет в окно. Отчаяние сковывает железными цепями, не давая продвинуться дальше. И я застываю на месте в ожидании бури.

***

– Снежана? Где ты, любимая? – тишину разрывает ненавистный голос.

Невольно морщусь от слащавого обращения, прекрасно зная, что за ним стоит - банальная игра на камеру. Будто никто в доме не в курсе реального положения дел!

Как же я его ненавижу, не передать словами. Презираю каждой клеточкой своего тела, но… продолжаю молчать. Терплю. Проклинаю. И все равно молчу. Снова и снова.

– Здесь, – легкие горят от недостатка кислорода, когда поворачиваю за угол и оказываюсь прямо перед ним. – Добрый вечер.

Как послушная кукла, дожидаюсь, пока он снимет пальто и убираю его в шкаф. Следом идет шарф. Аккуратно прикрываю дверцу-купе, стараясь не издавать лишнего шума. Знаю - дразнить дикого зверя себе дороже. А в последнее время его раздражает все. Начиная от криво поставленной тарелки, заканчивая тем, что я "не так посмотрела". Глеб придирается ко всему. Вспыхивает, как по щелчку и не успокаивается, пока не выплеснет всю злость. Ноющая боль в левой лопатке - яркое тому подтверждение.

– Идем, я уже велела накрыть на стол. Как прошел твой день? – меньше всего на свете меня интересует, чем он там занимался. Но в голову больше ничего не приходит.

Повернувшись, смотрю на него. Прислонившись к старинному комоду, муж прожигает меня сканирующим взглядом.

Не знаю, что мне делать. Хочется отвернуться, забиться в самый дальний угол и закрыть глаза руками - только бы не видеть его, не ощущать тяжелого дорогого парфюма… и забыть обо всем. Но вместо этого я покорно жду, пока он не закончит свою любимую игру в гляделки.

– Куда ты сегодня ездила? – спрашивает, оттягивая галстук. Откинув голову, сглатывает, смотрит прямо в глаза.

Словно в замедленной съемке вижу, как дергается его кадык, опускаются веки. Несмотря на внешнее спокойствие, я чувствую его злость. Ярость исходит от невидимыми волнами. Бьет по коже.

– К Анне, – стараюсь звучать убедительно. – Мы давно не виделись. Она хотела…

– Сколько раз тебе нужно сказать, чтобы ты с ней не общалась? – вздрагиваю от его тона. – Чтобы никуда без моего ведома не совалась?! Забыла, что бывает, когда ты не слушаешься мужа?

– Я помню, – сжав пальцы в кулак, впиваюсь ногтями в кожу, выдерживаю давящий взгляд. – Но Аня моя единственная подруга. Я не хочу терять и ее! – повышаю голос, не справляясь с эмоциями.

Он взрывается моментально. Приближается резко, словно гепард, и, схватив меня за локоть, дергает на себя.