И он увидел у себя перед носом огромный кулак отчима. Которым Дакша, в шутку, пугал Парвати.

Случилось так, что выпало Афродите вёдро ласк длиной в месяц. После чего приключился один иногородний ласкатель. Но у того оказался такой портативный ласкатель, что Афродите, невольно улыбнувшись, столь же невольно пришлось отказаться от этой незатейливой затеи.

То есть снова – жгучий сухостой.

В обжиженные фрагменты из коего Ганеша то деликатно, ну сущий ангел, то пытаясь мимолётно ощутить на губах вкус её кожи, не менее невольно выказывал ей своё расположение на диване в зале вечного ожидания блаженства. Путаясь под ногами её страстей.

На что зоркость Фетиды давала о себе знать в домашних терактах истерик.

Ганеша же, желая лишь того, чтобы эпизод его жизни с Фетидой (которая – рыжая и с большим пузом – напоминала ему теперь беременного таракана) побыстрей и помягче закончился, неостроумно выступал в экипировки «Егорки, у которого на всё отговорки». Видимо считая, что лучший способ нападения – оборона, а лучший способ обороны – уход от ответа. То есть применял на практике то единственное, чему только и научился у Творца.

Ганеша снова стал разыгрывать из себя Пьеро, то есть зажил спустя рукава. Всё глубже погружаясь в тёплый ил бессознательного. Рассматривая Фетиду уже не иначе, как пиявку.

Несмотря на то, что сублимация сделала Афродиту духовной культуристкой, одиночество наложило на неё синюю печать скорби. Как и все люди в этом мире, погружённые в несчастное сознание, она не выносила оставаться одна. Её прошлое, чуть забродив в тишине, тут же ударяло испарениями мыслей ей в голову, указывая ей на её былые ошибки. Но вместо того чтобы признать их как данность и досконально разобраться в каждой конкретной ситуации, она тут же начинала перед собой оправдываться. А после того, как у ней это слабо получалось, её начинали одолевать отрицательные эмоции и отравлять ей жизнь. Ведь сомнение – атрибут несчастного сознания, возникающее в попытке преодолеть своё несчастье, как следует разобравшись в себе и в своих акциденциях, проявляющихся в каждой из ситуаций, для чего они, собственно говоря, только и возникают – чтобы мы смогли взглянуть на себя более ясными глазами, начав их анализировать. А не пытаться закрыть на себя глаза самооправданиями.

Но не обладая теоретической подготовкой, Афродита не знала даже того, как именно это сделать. А потому-то, поблуждав недолго в дебрях своих заблуждений, лишь ещё больше заблуждалась в себе и рвалась вовне – из душных катакомб своего подсознания. Намереваясь хоть как-то изменить свой внутренний мир внешними социальными, ну или хотя бы – межиндивидуальными переменами. В частности – общением.

Так что Афродита уже была согласна на любую выданную роль, которую подсовывала ей реальность. Лишь бы уйти от себя, от мясорубки своих мыслей, перемалывающих её недавнее поведение до мозга костей. Не понимая, что в этом виновато её прошлое негативное поведение. Которое каждый тащит за собой в настоящее, как каторжник – своё ржавое ядро. Ровно до тех пор, пока полностью в нём не раскается, расставив всё по своим местам. Испытывая от него лишь боль и тяжесть.

– Тебе что, плохо? – пр’оникся Ганеша слабым сиянием заурядного оникса её грустирующего самонедовольства. Прекрасно понимая (из вышесказанного) что с ней действительно происходит.

Ведь только после того, как Ганеша полностью раскаялся в своём прошлом, только находясь один он действительно начинал вдыхать жизнь полной грудью. И выдыхать её в мысли, стихи и прозу. Не понимая, что и ей мешает сделать с собой то же самое. Ведь она казалась ему далеко не глупой.