Но на пороге она оглянулась и произнесла почти трезвым голосом:

– Мне так жаль, что ты далеко. Мне бы очень хотелось, чтобы ты жил здесь.

«Хоть кому-то этого хочется», – усмехнулся он.

7. 7

На самом деле, всё не так и плохо складывалось в жизни Максима.

В пансионе оказались сплошь родственные души – дети, которые в собственной семье чувствовали себя ненужными. По большей части – отщепенцы, от которых открестились-откупились деловые и сверхзанятые родители. Лишь у единиц – непреодолимые обстоятельства. Большинство же… Конечно, в такую среду влился он запросто. Сразу стал своим. И уж ему, строго говоря, жаловаться было грех: любили его и одноклассники, и учителя, и воспитатели, и девочки. И он любил девочек, но не сердцем. Ну а сердце… оно будто превратилось в механизм с определённой функцией: качать кровь и ничего более.

Затем вуз. Поступил в Балтийский университет имени Иммануила Канта. Учился даже не то что хорошо, а блестяще, и брал, конечно, далеко не прилежанием, как, впрочем, и раньше. И прежде учителя, и преподаватели сейчас очень изумлялись: как можно – при такой разболтанности так учиться? Просто от природы ему достался не только тонкий слух, но и уникальная слуховая память. Поэтому он, услышав мелодию однажды, мог влёгкую её воспроизвести, чем с детства приводил мать в бурный экстаз. Ну а запоминать массивы научной информации, даже слушая вполуха, оказалось ничуть не сложнее. Как итог – зачётка с одними «отлично».

Её Максим прихватил с собой, показать матери хотел. Но не довелось, не до того было.

К полуночи возня, шумы стихли. Из другого крыла раздавался отцовский храп. Максим спустился на кухню.

На поминках он едва поел, потом вливал в себя виски практически в пустой желудок.

Он распахнул дверцы холодильника, придирчиво оглядел аккуратно расставленные контейнеры, бутылочки и свёртки. Хорошо всё-таки, что Вера – надо или не надо – всегда готовит много на всякий случай. Выбрал себе плашку с оливье и котлетку. Съел стоя, не подогревая, просто, чтоб в животе не тянуло.

Затем вернулся к себе. В коридоре вдруг замешкался и неожиданно для себя вошёл в комнату напротив. В её комнату.

Там всё выглядело точно так же, как в последний день. Только видно, что некоторое время здесь никто не появлялся. Ничего конкретного – просто ощущение, неуловимые какие-то признаки, которые умом не понять, а сердцем чуешь.

Максим прошёл к шкафу, раздвинул дверцы. На штанге полно пустых плечиков, но многое ещё висело. Платья, блузки… Видимо, она просто не стала всё брать. А может, ушла не навсегда?

Затем повернулся к креслу. Здесь она сидела тогда, когда он пытался её запугать. Когда это было? Позапрошлогодней осенью… В сентябре…

Читала она, кажется, новеллы Стефана Цвейга. Да, точно. За окном было уже темно, и он до сих пор помнил, как отражались в стёклах их силуэты и жёлтые пятна светильников. Теперь кресло пустовало, и от этого веяло невыносимой грустью, а сердце щемило.

Вот стол её… Идеальный порядок, даже не скажешь, что за ним сидел и что-то делал живой человек. С виду – словно экспонат мебельного салона. Только без ценника.

А вот окно… Даже пустое, оно для него дышало жизнью. Здесь он её прижимал к себе, здесь целовал, здесь она трепетала в его руках и отвечала на поцелуи…

Внутри всё заныло, и Максим отвернулся.

А вот её кровать. Почти такая же, как в его комнате, только покрывало другое, бежевое, под цвет обоев. Он присел, затем откинулся на спину, заложив руки за голову.

«Вот так она лежала. Может, даже всего месяц назад».

Он сомкнул веки, пытаясь вдруг представить, что было бы, случись всё иначе. Если б не был он таким идиотом… если б выслушал её, если б поверил…