– Известно, откуда. Цыганская почта… Яшка, пулеметчик у Усатого, родом из-под Уржума. Короче, наши, вятские…

– Из третьего взвода? – примирительно уточнил Деркач.

– Ага… Так он уже познакомился с одной, самоходом два раза у ней был. Пять км туда, пять обратно… Ядреная, говорит, аж трещит на ней одевка…

– Видать, он одевку-то с нее дюже быстро снимает. Вот она и трещит… – заметил под общий хохот Бесфамильный.

– Вот бы нас тоже… в деревню… – мечтательно произнес Саранка, чем вызвал новую волну смеха.

– Сам ты деревня, Саранка… – охая от смеха, шептал Лобанов. – Кто же штрафников в деревню переведет. Нам и близко к населенным пунктам подходить нельзя. Установка такая. С самого верху.

Неожиданно в августовских сумерках из-за поворота траншеи возник силуэт парторга.

– Что за веселье? – спросил капитан каким-то усталым, отсутствующим голосом.

Солдаты попытались подняться, но парторг прервал их движение:

– Сидите, сидите. Набегались сегодня… Так по какому поводу смех?

– Да вот, Саранка… требует, чтобы роту в деревню перевели. До зарезу ему, понимаешь, девки понадобились!.. – убрав улыбку, отозвался Лобанов.

Парторг, сосредоточенный на каких-то своих думках, оперся на бруствер.

– Смотри, какое у нас пополнение боевое!.. – добродушно произнес он вдруг. – Винтовку об фашиста расколошматил, пулеметный расчет с Аникиным ликвидировал и снова в бой рвется…

Парторг имел в виду «СВТ», прикладом которой Саранка саданул по черепу во время рукопашной немца. Оказалось, что удар вышел у Иванчикова приличным, да только башка у немца была крепче чугунной, и приклад раскололся.

– Давайте, товарищ капитан, помяните Колобова…

Аникин протянул Теренчуку котелок с коньяком. Тот принял его и на секунду замер.

– Подполковника Колобова… – Произнеся, парторг осушил котелок одним залпом.

– Долго совещались, товарищ капитан, – дипломатично заметил Бесфамильный.

Капитан испытующе посмотрел на него так, что тот первым отвел взгляд.

– А ты, Бесфамильный, и время засек, небось? А не зря у тебя на каждой руке по три пары часов…

– Я ниче, товарищ капитан… – жалко проблеял Бесфамильный. – Так это ж трофейные…

– Ну хватит… Ситуация не сахар… сами видите, – сурово произнес парторг и вдруг, улыбнувшись, добавил: – Ну, не считая, что у всех у вас рты шоколадом набиты…

Замечание капитана тут же вызвало оживление. В роте парторга уважали за справедливость, и острое слово, и за то, что он частенько вступался за штрафников перед ротным.

– Аникин!

– Я, товарищ капитан…

– Примешь команду взводом. Приказ майора Углищева. Видно уж, суждено вашему взводу в «самых штрафных» числиться… Ясен приказ, командир?

– Так точно…

– Ну вот… – Сбавив суровость, капитан развернулся и уже на ходу обратился к порядком растерявшемуся Андрею: – А теперь, товарищ Аникин, входи, как говорится, в командование взводом. Кумекай, как дальше быть… Через полчаса – совещание у ротного. Часы-то есть? Ну, ничего, у Бесфамильного спросишь, который час.

Под дружный смех, вызванный последними словами капитана, тот направился прочь по траншее, но вдруг остановился и повернулся к сидящим.

– И это… Дайте хоть закусить, этого… Шоколаду.

Перетянутая портупеей спина капитана исчезла за поворотом траншей, но повисшая над окопом тишина продолжала густеть. Сослуживцы молчали. Никто не торопился поздравлять Андрея с повышением. Первым очнулся Саранка:

– Я же говорил, товарищ командир… что вы… товарищ командир…

Запутавшись в собственных речах, он беспомощно оглянулся на сидевших вокруг. Все продолжали упорно держать паузу.

Аникин, отпив из котелка, откинулся на спину. Коньячные пары приятно клубились в голове, как эти сиреневые сполохи сумерек над головой, сквозь которые прорезались первые звезды, такие низкие и лучистые здесь, в небе подо Ржевом.