– Ну что, Сергей, нос повесил? – сказал он с веселой усталостью, видя, что Вахрамеев сидит, чуть опустив голову и размышляя про себя о чем-то. – Небось, неловко стало за своего участкового? За его пугливость и неведение. Ну, бог с ним, дружище, вот что: какие постановки идут сейчас в вашем драмтеатре?

Неожиданный и странный вопрос, казалось, ничуть не удивил Вахрамеева, и он был заранее готов к нему.

– У нас гастролирует цыганский театр «Ромэн», – ответил он не задумываясь и, покопавшись во внутреннем кармане пиджака, вынул оттуда два красочно оформленных буклета.

– Вот, пожалуйста, – сказал он, протягивая их Шамсиеву. – Тут программа и приглашение. Мне их прислал вчера замдиректора театра, кстати, мой бывший школьный товарищ. Приглашение – на завтра. У меня что-то приболела жена, так что можете воспользоваться…

Шамсиев, чуть улыбнувшись и удивленно покачав головой, взял буклеты.

– Надо же! Ты словно в воду глядел! А что за спектакль?

– «Цыганы». По Пушкину.

– «Цыганы»? – еще больше удивился Шамсиев. – Это совсем любопытно! Послушай, Сергей, а ты бы не смог устроить так, чтобы на этот спектакль пришел и Борин? Ну, скажем, послать ему официальное приглашение, как почетному гостю, ветерану театра…

– Попробую. Но скажите, Булат Галимович, если не секрет, к чему все это? Вы подозреваете в чем-то Борина?

– Пока нет, – отвечал невозмутимо Шамсиев.

Драмтеатр находился на одной из центральных улиц и представлял собой ничем не приметное здание с видавшими виды стенами и крышей, и не будь красочных вывесок и афиш на фасаде, трудно было бы угадать в нем храм древнего, как мир, искусства.

Впрочем внешность, как в большинстве случаев, оказалась обманчивой.

Внутри театр оказался просто великолепен. Паркетные полы, мраморные колонны, ярко сверкающие люстры. Настоящее обилие рисунков и света…

В фойе Шамсиева встретил высокий, элегантно одетый мужчина.

– Добро пожаловать! – любезно улыбнулся он, сверкнув сквозь усы двумя рядами золотых зубов. – Будем знакомы, Яков Борисович Шейнин, заместитель директора театра. Сергей Васильевич звонил недавно… У вас, кажется, ложа. Я провожу вас.

Не привыкший к излишнему вниманию, Шамсиев отказался было от его услуг, но замдиректора, повернувшись к входу, откуда шли вереницей посетители, вдруг засуетился и сказал чуть взволнованно:

– О, простите, ради бога! Мы пригласили сегодня одного нашего старейшего работника… Вон он как раз идет. Подождите минутку, пожалуйста. Я вернусь сейчас, только встречу его.

Виновато улыбнувшись, он заторопился к входу.

Шамсиев увидел, как замдиректора, встретив высокого сутуловатого человека с длинными седыми волосами, бледным худым лицом, одетого в строгий темный фрак, обнял его, расцеловал.

Он понял, что это был Борин.

Встреча и знакомство с бывшим главным режиссером театра именно здесь, в эту минуту, никак не входили в планы следователя, и он, не задерживаясь более, быстро поднялся наверх, отыскал свою ложу, где уже сидело с десяток зрителей, и занял предназначенное ему кресло.

Ложа зависала над партером, давая возможность рассмотреть находившихся там зрителей, и лучшего места для наблюдения за всем, что происходило в театре, Шамсиев и не пожелал бы.

Борин появился минут через десять в сопровождении того же замдиректора. Какой-то неуверенной, шаткой походкой он прошел вперед и, благодарно кивнув своему спутнику, занял одно из боковых кресел в первых рядах партера.

Шамсиеву был хорошо виден его профиль: крутой лоб, густые седые брови, тонкий орлиный нос, чуть выдающаяся вперед нижняя губа.

Убедившись, что Борин остался доволен, замдиректора повернулся к ложе, где сидел Шамсиев, и, встретившись с ним взглядом, улыбнулся, кивнул по-свойски и уселся в кресло позади Борина.