– Но в чём опять дело? – с негодованием вопросил Семирамид Петрович.

– А вы ещё раз хорошенько прочтите историю Икара, основные вехи его жизни, и я думаю, что вы всё поймёте. – Твёрдым голосом сказал Ной Петрович, затем перевёл свой взгляд на часы Семирамида Петровича, и со словами: «А что насчёт ваших часов. То ваше время, Семирамид Петрович, ещё не пришло», разворачивается и по окружной траектории, вокруг стола, добирается до своего свободного стула. Здесь он разгружает себя, поставив принесённый им чёрный ящик на стол перед собой, затем кладёт на его крышку руки, с улыбкой на лице обводит своим вниманием собравшихся за столом людей и обращается к ним.

– Не думайте, что я не увидел, какой интерес вызвал у вас этот принесённый мной ящик. – Постучав фалангами пальцев по крышке чёрного ящика, сказал Ной Фёдорович. – И вам всем, наверное, любопытно знать, что находится в нём. – Ной Фёдорович ещё разок обвёл взглядом внимающих ему людей за столом и добавил. – Что ж, не буду долго испытывать ваше любопытство и сразу приступлю к ознакомлению его содержимого. – На этих словах Ной Фёдорович провёл пальцами руки по краям чёрного ящика, затем открыл запорные устройства сбоку ящика и не обошёлся без театральщины, со всем своим лицевым вниманием к происходящему в ящике, приложив ухо к верхней крышке ящика.

– Курлычет. – Многозначительно проговорил Ной Фёдорович. После чего он отрывает свою голову от ящика, берётся руками за края крышки, и с видом человека знающего нечто, чего никто здесь не знает, и при этом это его знание высокого порядка знание, начинает открывать крышку ящика – а все, значит, не сводят с неё своего взгляда. Правда всё это длится только одно мгновение, и как только с помощью Ноя Фёдоровича крышка слегка приоткрыта, как из неё вдруг вырывается на свет, а затем взмахнув крыльями, взметается вверх, к потолку, нечто живое (вроде как птица). Да так резко, что все вокруг, в оторопи и в нервном волнении на лице, откидываются назад, к спинкам своих стульев. Откуда они в лицевом онемении не сводят взгляда с мечущегося из одного угла комнаты в другой голубя.

И только один человек из всей этой компании, – и это не трудно догадаться кто, – Ной Фёдорович не так взволнован, как все остальные. Нет, он, конечно, взволнован, но только по другому поводу. – Ну, говорите, не молчите! – начинает теребить своей взволнованностью людей за столом Ной Фёдорович. – Кто что видел? – А те только в ответ пожимают плечами, давая ему понять, что они вроде бы всё проморгали и ничего достойного упоминания не заметили. Что совсем неудивительно, когда этот голубь столь резв на подъёмный полёт.

И Ной Фёдорович, уразумев, что тут нужен индивидуальный подход, – ко всем сразу не имеет особого смысла обращаться, если хочешь выяснить для себя истину, – выбирает из этой компании людей самого бесхитростного и простодушного – человека страшной наружности, но зато без ненужных хитросплетений в голове, которые затуманивают взгляд – и обращается к нему. – Валтасар, ты что скажешь? Было что в клюве нашего голубка. – Этот страшный тип, к кому обратился Ной Фёдорович, назвав его Валтасаром (из чего начинают проясняться некоторые недоступные до этого момента вещи; по крайнем мере насчёт личности Валтасара, в точном случае, и личности Ноя Фёдоровича, по косвенным указаниям) хоть и польщён этой своей избранностью, но всё же несколько озадачен таким выбором себя, в качестве ответчика и человека обладающего лучшим зрением. И Валтасар, чувствуя особую ответственность за себя, ещё раз посмотрел в сторону голубя, присевшего на журнальный столик у стенки и чего-то там курлыкающего, почесал свой затылок и дал свой ответ. – Я не уверен, что что-то видел.