– А как понимать мою пижаму на нём? – с долей нервности в голосе вопрошает Марту Семирамид Петрович. – У него что, своей нету? – Ну а Марта в свойственной ей пренебрежительной к его вещам (а коснись разговор её вещей, так она такую истерику закатит, что только уши затыкай) манере, отвечает. – Я не понимаю вас, Семирамид Петрович, – звучно зубами акцентируя внимание на имени Семирамида Петровича, сквозь зубы говорит Марта, – это что ещё за вещевизм с вашей стороны. Не хотите ли вы тем самым сказать, что вам жалко эту пижаму, которая к тому же вам совсем не идёт?

А Семирамид Петрович, видимо, и в самом деле был расстроен, раз он, не подумавши, вспылил. – А ему значит идёт! – И, конечно, Марта не без оснований удивлена этим, не укладывающимся в её обычный порядок вещей поведением Семирамида Петровича (к тому, что он дотошен на свой собственнический счёт она привыкла, но вот, чтобы он повышал на неё голос, то это ни в какие ворота умещается). И Марта имеет полное право оскорбиться в своих лучших чувствах на Семирамида Петровича счёт.

– Да, – с вызовом заявляет Марта, – на Леонтии ваша пижама лучше сидит. – Семирамид Петрович чуть не лопнул от возмущения, услышав это предпочтение Мартой Леонтия перед собой. Где не ему, а Леонтию, как оказывается, его пижамы больше к лицу и идут. И Семирамиду Петровичу после таких слов даже не хочется спрашивать у Марты о своих тапочках, в которых сейчас пребывает всё тот же Леонтий – ответ на это очевиден, и они ему больше к лицу, чем ему. А ведь где тапочки, а где лицо этого Леонтия. Но всё равно, из собственного эгоизма Марта будет до истерики защищать этого Леонтия, которому всё из его гардероба идёт. А вот это наводит Семирамида Петровича на одну, крайне взволновавшую его мысль. И он, посмотрев на Марту исподлобья, задаёт ей вопрос не в бровь, а в глаз.

– А вот скажите мне, Марта Андреевна, (Марта, услышав такое к себе обращение, на мгновение потеряла дар речи) человеку на ваш взгляд отчасти дурному и с паскудными мыслями, – отчётливо выговаривая слова, проговорил Семирамид Петрович, – а где личная одежда Леонтия? – Семирамид Петрович пригвождает своим взглядом Марту, как оказывается с отчеством (а то складывается ощущение, что эти независимые дамы и от природы своего рождения так же независимы).

– Вы, Семирамид Петрович, не перестаёте меня удивлять. – Собравшись с разбежавшимися было мыслями, с намёком на некоторые пикантного характера обстоятельства, сугубо касающиеся только их двоих, заявляет Марта с таким необычным видом (она неестественно взволнованна – она бывает, что сама заводится от своих же слов и их представлений: что поделать, она дама большую часть дня одинокая, и на неё подчас находит, вот она и пытается так с собой справляться), что Семирамид Петрович начинает за себя волноваться. – Вначале вам не даёт покоя ваша одежда, теперь же вы добрались до брюк Леонтия. Вам что, своего гардероба недостаточно? – грозно вопрошает Семирамида Петровича Марта. А Семирамид Петрович всегда в себе теряется под взглядом этой грозности Марты. И он только в ответ лепечет: Хватает.

– Тогда, что за вопросы такие?! – Совсем не понимает Марта своего мужа-собственника и как может вскоре выясниться, фетишиста, задай она ещё пару другую направленных вопросов.

– И чем же он объяснил свой приход под наши двери? – задался вопросом Семирамид Петрович, как только вновь сумел собраться с силами.

– Он сказал, что у него подсела зарядка и нужно немедленно вставить вилку в розетку. – Без всякой задней мысли это сказала Марта, было успокоившись. И всё бы ничего, но тут вдруг этот Леонид подал голос, кивнув согласно головой: «Да-да, розетка», и у Семирамида Петровича в один момент в голове всё потемнело и он, движимый только одной мыслью: «А кто, бл**ь, будет оплачивать этот счёт за электричество?!», бросился на этого вора его электричества, Леонида.