При мысли об этом Катя не удержалась и фыркнула. Миша повернулся к ней и улыбнулся, словно разделял ее веселье. Вася и Зинка недоуменно уставились, а Маша даже не оглянулась, гордая. В это время Олег бродил где-то в метельной мгле, что-то высматривал. Чего он там вошкается? Не хотелось провести ночь в машине, зажатой между Мишей и Зиной. Катя за время поездки успела немного вздремнуть на плече Миши, но что это за сон? Вот в отеле в теплой постельке, да еще прижавшись к спине любимого человека… Что бы там ни мнила о себе Маша, Олег, наверняка, поселится в одном номере с ней, с Катей. Вот залететь бы от Карпухина, да потом поприжать… Пусть бы тогда родители его попробовали что-нибудь вякнуть. Это была не новая идея – Катя давно уже не предохранялась с Олегом, но пока никаких обнадеживающих результатов.

Иногда она думала, что не стоит так цепляться за Карпухина. Конечно, по артыкским меркам жених он завидный, но борьба за него может дорого обойтись молодой вдове, продавщице из палатки. Найдутся женихи и посговорчивее. Тот же Миша, например. У них, у чукчей, нет таких предрассудков, как у некоторых русских. Да и Миша-Мымыл еще с прошлого Нового года смотрит на нее, как кот на сметану. Из него веревки можно будет вить, не то что из Олега. А в самом деле? Почему бы и нет. Главное, фамилию его не брать, а то получится вместо Семеновой – Екатерина Владимировна Яткыргын. Тьфу ты, язык сломаешь… Кроме фамилии, все остальное у Миши что надо. Катя почувствовала это, еще когда танцевала с ним. Да и сейчас, когда прижималась к нему плечом, ее так и подмывало случайно положить ему руку туда, куда не следовало в такой компании.

Катя Семенова, в девичестве Панкратова, родилась на излете советской власти в небольшом поселке, расположенном недалеко от Сусумана. Задолго до ее рождения в окрестностях, где кроме лагпунктов пресловутого ГУЛАГа не было ни одного поселения, нашли залежи высококачественного угля. И в конце Великой Отечественной войны, когда началась разработка месторождения, были воздвигнуты первые бараки будущего поселка. Он получил называние Кадыкчан – от эвенкийского «кадагчан», что означает «маленькое ущелье, теснина». Есть и другая трактовка этого названия – «долина смерти», которая до поры до времени мало кого смущала. Найденный во время войны геологом Вронским угольный пласт с глубиной залегания в четыреста метров оказался важнее местных суеверий и мрачных предчувствий. Ведь на этом угле работала Аркагалинская ТЭЦ[2], которая питала электроэнергией две трети Магаданской области.

Шли годы. Поселок рос и хорошел. У его жителей была стабильная работа и высокая зарплата со всеми полагающимися северными надбавками. До районного центра всего шестьдесят пять километров – по магаданским меркам рукой подать. Расположенный в живописном уголке в бассейне притока Колымы реки Аян-Юрях, Кадыкчан стал своего рода витриной развитого социализма. Он олицетворял заботу коммунистической партии о процветании даже самых отдаленных регионов огромной Страны Советов. Неудивительно, что его жители смело смотрели в будущее в полной уверенности – дальше будет только лучше, и потому охотно обзаводились семьями и рожали детей. Володя и Люся Панкратовы, когда у них родилась долгожданная дочь, которую они назвали Катей, тоже строили планы на светлое будущее.

Девочка росла. Сначала посещала ясли, потом пошла в садик. Мир вокруг стремительно менялся. Разваливалась мировая система социализма, а вместе с ней и сам Советский Союз. Тектонические сдвиги в истории поначалу не затрагивали маленький поселок на северо-востоке Евразии. И тем более не касались они дошкольницы Кати. У нее были свои маленькие огорчения и заботы. Воспитательница отругала. Сосед Петька все время дергает за косички. Задавака Лиза, которой отец-дальнобойщик привез заграничную куклу Барби, хвастается перед девочками, у которых такой нет. В уюте дома же все эти мелкие беды забывались, мама и папа души не чаяли в своей девочке и баловали ее как могли. И все-таки разлом, проходящий через всю страну, добрался и до Кадыкчана, разорвав судьбу поселка и жителей на «до» и «после».