– Ты считаешь воровство энергии моим желанием? – спросила она.

– Я не знаю, что вами движет, но мне это не нравится, – произнес, сильнее надавив на педаль газа. – Так же, как не нравится, что люди массово прыгают с мостов, словно это гребаный скай-парк, на котором не предусмотрен эластичный канат.

– Давай остановимся и я тебе все объясню? – внезапно предложила она.

Я не долго взвешивал ее предложение, по-прежнему держа в уме сложность одновременного контроля обстановки в машине и на дороге. И, немного ‘сев’ машиной в сугроб, я остановился на обочине. Глядя на нее, мне открывались новые места порезов на ее теле.

– Я не опустошаю мужчин полностью, – начала она. – Занимаясь сексом, беру ровно столько энергии, сколько мне хватит для спокойного существования на протяжении недели-двух…

– Какой миролюбивый суккуб, – произнес не без иронии. – Только как подселенец может экологично брать у человека энергию на две недели, если я, опустошив трех подобных тебе сущностей, отправил их в лимб и при этом к концу дня чувствую себя ходячим мертвецом?

– Я вообще с трудом понимаю слова, которые ты произносишь… «Суккуб», «подселенец», я ничего в этом не смыслю. Единственное, если ты так себя чувствуешь, значит в них было мало энергии, – пожала она плечами.

– Суккуб не знает, что такое суккуб, – недоверчиво произнес, – не верю.

Она подняла правую руку и повернула ладонь в мою сторону. А я, в свою очередь, напрягся, ожидая что она что-то выкинет. Но она ничего не выкидывала, что мне позволило немного расслабиться.

– Видишь, шрамы на пальцах? – спросила она.

– Вижу не только на них, – ответил, внимательно глядя ей в глаза.

– Это первый удар шашкой. Когда я, показывая, что сдаюсь, выставила руку. Но они были ослеплены жаждой крови…

– Кто «они»? – перебил ее.

– Казаки, – отвечала она, – которые были посланы отцом моего жениха-недотепы, чтобы вернуть меня обратно на свадьбу. В Новочеркасске жила любовь всей моей жизни и мы хотели пожениться. Но денег едва хватало на пропитание, не говоря уже о свадьбе, поэтому мы решили год поработать, накопить их, и сыграть пышную свадьбу. В столице казачества хорошо оплачиваемая работа была только для мужчин. Поэтому мы приняли решение, что он останется работать в Новочеркасске, а я поеду в Ростов и через год вернусь. Изначально все шло хорошо, я устроилась работать служанкой в дом к потомственному казаку и получала хорошие деньги. Но это длилось недолго. Его сын – дурачек, слабо походивший на мужчину, – был не в почете как у казачек, так и у дочек торговцев, и рисковал прослыть всю жизнь в одиночестве. В момент моего появления, у его отца в голове возник план: поженить сироту-служанку, за которую никто не мог заступиться, со своим сыном-дураком, над которым смеялся весь Ростов.  И первое время его отец был очень любезен. Я еще не подозревала о их планах и писала любимому в письмах, что мечтаю о его переезде в Ростов. Я была счастлива, работая у них в доме, и знала, что любимый мог бы найти работу в новом для себя городе. Но после третьего месяца, отец недотепы все чаще стал упоминать о своем сыне и том, как было бы замечательно если бы мы были вместе. Я давала понять, что это невозможно и по праву верила в свободу своего выбора. Но она распространялась  лишь на тех женщин, у которых были родственники. Такие, как я, не имели права голоса, о чем я поняла лишь в момент, когда узнала, что сын казака, помимо недотепы и дурака, еще и насильник-извращенец. Спустя несколько месяцев уговоров его отца, дурачок схватил меня за волосы и затащил к себе в комнату. Я кричала, отбивалась как могла, но было бесполезно. Он каждый день насиловал меня и неделями не выпускал из комнаты, о чем я не писала своему любимому в те редкие моменты, когда оказывалась в своей комнате. Сбежать я не могла, за мной следили круглосуточно.