– Все едят себя. Но не все заболевают раком. – Не согласился с ним.

– Так, как это делал ты? Я сомневаюсь, братик.

– Ладно, какой теперь смысл ссылаться на что-то, если все уже случилось. – сделав еще один глоток, сказал я. – Или случится.

Последовав моему номеру, Боря отпил из своей чашки.

– Не, братик, ничего не случится, –  произнес он, поставив чашку на стол. – Тебе нужно начать писать, как ты и хотел когда-то при разводе.

– Я об этом думал. Чтобы оставить что-то после себя. Хотя бы мысли и взгляды.

– Нет, не после себя! Если ты начнешь писать, то все что съедало тебя изнутри, исчезнет. А значит ты, как минимум, останешься в том же положении. Как максимум – пойдешь на поправку.

– На четвертой стадии уже ничего не спасет. – Бросил , откинувшись на кресле.

– Хрена с два, братик. Психосоматика сильнее любого катаклизма внутри организма. Считай, она может стать как великим потопом, так и большим взрывом, за которым образуется новая вселенная. Главное – поверить в это и никогда не ставить под сомнение.

– Что ж, если вариантов никаких нет, то попробую на вкус твою гипотезу.

– Вариантов больше, чем тебе кажется. Но мою гипотезу нужно не пробовать, а поглощать. Пройдут года, а мы с тобой все так же будем сидеть, обсуждать бытовые парадоксы и ментальное разложение общества. Только ты уже будешь писателем, а не черт пойми кем. Кстати, кем ты сейчас работаешь?

– С этой минуты писателем.

Он расплывчато улыбнулся.

– Обожаю тебя. Все получится.

Поставив чашку на стол, я зажег сигарету и выдохнул дым в потолок…

Пока машина поворачивала с Максима Горького на Чехова, к подземной парковке моего дома, фотография на стекле истлевала и развеивалась по ветру. Понимая, что один из признаков ухудшения ситуации являются галлюцинации, меня начинали настораживать игры воображения. Мне нельзя брать длительные паузы в написании. Они убьют меня. Но сегодня, объективно, я не осилил бы ни строчки.

Спустившись на паркинг к своей машине, я разблокировал ее и, сев за руль, начал звонить первой жене.

– Мне к которому часу подъехать? – спросил, как только она подняла трубку.

– «Привет» для начала, – ответила она в своем стиле.

– О, привет! А к которому часу сегодня подъехать? Хочу с ребенком по парку погулять, пока на улице не стало совсем паскудно.

– Можешь после школы.

– Я выезжаю.

– Поняла, – сказала она, после чего отключилась.

Не успев положить телефон, я увидел как на экране загорелось имя «Славик».

– Привет, – сказал я, подняв трубку.

– Ты что-нибудь написал? – запыхаясь, спросил он.

– Нет, я вчера был у Юли. А ты от кого бежишь?

– От судьбы… Вот это поворот! У Юли, говоришь. А почему мне не говорил о своем ночном плане?

– Спонтанно получилось.

– То есть сегодня мы не разбираем новый виток в твоей будущей истории?

– Нет, я сейчас поеду к сыну, хочешь со мной?

– С радостью!

– Тогда я выезжаю к тебе.

– Буду собираться! – победно воскликнул он.

Я завел машину и тронулся в сторону выезда из парковки. Проезжая мимо огромного количества дорогих машин, расставленных на парковке, я выехал на Чехова, в сторону Большой Садовой, после чего повернул направо, по направлению к западному району.

Опустив стекло, я наслаждался легкой прохладой и относительной изоляцией от окружающих. Справа от меня мелькали бутики, вперемешку с кофейнями, ателье и табачными магазинами. Слева проносились не совсем вменяемые водители, которые перестраивались из полосы в полосу, пытаясь найти самый быстрый ряд, а когда ничего не получалось, – ведь все ряды двигались примерно одинаково, – начинали прижиматься к впереди движущимся машинам, моргать и сигналить. Глядя на обычного прохожего, ты ничего не сможешь сказать о его психике, но если этого человека посадить за руль – сразу же все поймешь. Ведь когда человек в машине, создается некое ощущение изоляции и безопасности, аналогичное ‘левому’ аккаунту в соцсетях, с помощью которого пишутся оскорбительные комментарии. Ощущение изоляции раскрепощает людей и они становятся самими собой. Теми, кем они не рискуют быть в обществе, боясь осуждения, а иногда и физических последствий. Поэтому, выходя в общество, добротная часть неадекватных и даже сумасшедших особей надевают маски и играют в людей. Все мы, по большому счету, играем в людей. И если сумасшедшие кретины делают это ради того, чтобы их в этом не уличили окружающие и не вычеркнули из своего круга общения, то я делаю это лишь ради того, чтобы не ранить ближнего. Моя же игра в человека раскрывает все грани меня прошлого, но не настоящего, смирившегося с неизбежностью смерти.