Я не сказала ни слова, только подняла голову и взглянула сестре прямо в глаза.

Она упала, покатилась по полу, крича и прижимая ладони к лицу. Девочки завизжали. Одна из них, расплакавшись и наградив меня полным ужаса взглядом, развернулась и побежала прочь, гремя башмаками по плитам каменного пола. Этот звук преследует меня до сих пор, и, кажется, на смертном одре я буду помнить испуганный перестук её каблуков.

Ещё не подойдя к Эви, я знала, кто виноват в её боли. Дрожь рук и горячая тяжесть в сердце, жгучая обида и ненависть, все эти переживания прекратились во мне так резко, как подожжённая бочка со смолой вырывается из ложки катапульты. Понятно же, это мои злые чувства вырвались на свободу и попали прямо в Эви.

Я добралась до сестры, коснулась её плеча, оторвала её лихорадочно-горячие ладони от лица и увидела кровавые слёзы.

Всё это сделала я — причинила ей боль, навредила по-настоящему, будто не всего лишь посмотрела на неё, а швырнула чем-то тяжёлым и острым. Только от летящего предмета Эви непременно бы увернулась, а от моего злого взгляда не смогла.

Никогда не забуду, как Эви билась в моих руках, как розовые дорожки растекались по её щекам, как растрепавшиеся волосы липли к влажному лбу, а кожа вдруг стала стремительно бледнеть, пока не стала совершенно серой, неживой.

И тогда я закричала так, что меня, по рассказам, слышали не только в замке, но и в деревне.

Позже я проснулась в собственной постели. Меня разбудил голос отца. Со сна я ещё не понимала его слов, но знала, что он находится рядом со мной.

Мне снилось что-то хорошее, уютное и тёплое, и я совершенно не хотела выплывать из своего сна. Несколько мгновений барахталась на волнах приятных ощущений и пыталась удержать их, не дать им уйти.

Такие сны про себя я называла мамиными. Нянечка говорила, что мама, хотя и умерла, произведя меня на свет, но не бросила, а незримым ангелом теперь всегда будет присутствовать рядом со мной. И я верила её словам, всем своим существом чувствуя целительное, утешающее присутствие женщины, давшей мне жизнь.

Ощущала его и сейчас, но в мире что-то изменилось, стало неправильным.

— Принцесса Лайла не виновата, господин, — незнакомый голос шелестел словами, будто хрупкими осенними листьями. — Магическая сила, если не показала себя во всей полноте в самом раннем детстве, может явить себя таким взрывом — на эмоциях и чувствах, часто во время игры или наказания. Это самое обычное дело, господин, для сильного мага.

Короткий и резкий ответ отца лишил меня остатков сна и дыхания.

— Моя старшая дочь ослепла — это, вы говорите, обычное дело?

— Всего на один глаз, милорд. Поверьте, это счастливый исход для девочки. Случившееся с ней — это меньшее зло!

И тут я вспомнила, что случилось днём, да так ярко и полно, что захотела, чтобы боги немедленно наказали меня. Лишили жизни за то зло, которое я причинила сестре.

Подслушивая разговор взрослых, я умирала прямо там, рядом с ними. Чужак что-то бормотал невнятно, меня всю трясло. Чернота вновь захлестывала меня, вновь разливалась по телу щекочущим горячим потоком, сжимала горло и не давала даже пискнуть.

— Так вот почему умерла Кларисса, — сказал отец, и моё сердце будто остановилось. — От матери Лайле достались не крохи, а мощный дар.

— Это предубеждение, господин, это всё неправда. Вовсе не все матери, рождающие сильных магов, расстаются с жизнью при родах.

— А ваша, Фабиан? — зло возразил отец. — Она жива?

— Нет, но это случ-чайность. И я самолично видел почтенную мать Андриана — известного мага северных земель. Он объяснил мне...