С наполовину парализованным телом мне не быть женой и матерью, воином тоже не стать. Моё правление навлечёт позор на весь наш род и только навредит Илльборну.

У Фабиана другое мнение на сей счёт, и я его знаю. Спорить с упрямцем нет никакого желания. Я отпускаю придворного мага, и дверь моих покоев закрывается за нами с Кэсси.

После воздействия мага голем двигается как будто живее и увереннее. Его керамические руки кажутся ловкими и тёплыми, а стеклянные глаза — осмысленными. Он подаёт мне воду и немного еды, помогает удовлетворить другие телесные надобности, моет, одевает в ночное и укладывает в постель.

Всё это время я думаю о том, что быть королевой мне не по силам. Я не воин, в бою меня с лёгкостью победит даже ребёнок, а по духу... Я — та, кто приносит несчастья. Пока страдали только самые близкие, но что будет, если моё влияние распространится на всё королевство?

Лёжа в кровати, глядя в потолок, залитый лунным светом, я слушаю тихую возню не знающего покоя Кэсси и думаю о прошлом. К сожалению, нет ни одного несчастья, случившегося со мной, в котором я не была бы виновата сама.

3. Глава 3. Злое прошлое

Говорят, в здоровом ребёнке нет греха, и только ошибки взрослых могут испортить детский нрав и вселить в маленькое сердце чёрные мысли. В большинстве случаев так и случается. Но как бывают яблоки, гниющие изнутри уже на ветвях, так встречаются и порочные дети. Кто заронил в них злое семя — тайна, но результат очевиден всем.

Не мне обвинять своих воспитателей. Добрая нянечка и заботливый учитель, постоянное участие в моих делах отца, игры с сестрой и её юными подружками — что из названного могло навредить ребёнку?

Увы, мне не найти оправданий в поступках других — я помню детство слишком хорошо. Свою жадную привязчивость, настырность, резкий нрав, чрезмерную любовь к старшей сестре, ревность к её общению с другими — все эти чувства, приведшие к настоящей катастрофе.

В тот день мы играли: бегали по лестницам и коридорам, прятались и догоняли друг друга. Эви всё время выигрывала, поддразнивая меня на глазах трёх девочек своего возраста, дочерей придворных дам и служанок. Я же злилась всё сильней с каждым поражением, с каждым мигом, когда Эви оказывалась на стороне подруг, а не моей.

И как-то так случилось, что игра превратилась в обмен колкостями, звонкий смех стал оскорблением, а хлопки по плечу — настоящими тычками и ударами, причиняющими боль. Думаю, всё решилось в тот миг, когда уязвлённая гордыня во мне возопила: «Я лучше их! Я! Ты увидишь!»

Эви старше меня на три года. В мои девять лет, а её двенадцать эта разница оказалась существенной для состязания в беге. Как я умудрилась упасть, запутавшись в собственных ногах и юбках, мне непонятно до сих пор. Но вдруг я оказалась сидящей на полу и баюкающей ушибленную руку под раскаты смеха Эви и её подружек.

Я не плакса, но у меня слёзы брызнули из глаз. Здесь, на полу, глядя на них, таких высоких и красивых, уже совсем взрослых и ловких, я вдруг показалась себе нелепой, унизительно смешной, навязчивой и приставучей, лишней, не нужной ни Эви, ни другим.

Их снисходительные взгляды, их общность, проистекающая из равенства возраста и интересов, ранили меня намного больше твёрдого шершавого камня.

Тело содрогнулось от обиды и злости, а в сердце как будто забил источник чёрной горячей воды. Она стремительно наполнила меня всю — туловище, руки и ноги, мигом закружившуюся голову. Я словно утонула в самой себе — этой чёрной горячей воде, такой душащей и гадкой.

Если б я только знала, что со мною происходит!

Помню, словно это случилось вчера, тяжёлый влажный жар и колотящую тело дрожь, колющие искорки на коже и жгучую ненависть в сердце — такую яркую, отчаянную, абсолютную, какая бывает только в детстве, когда чувства искренни и сильны, а разум на их фоне слаб.