– Но за такой срок это нереально!

– Подготовишь – Ирма будет твоей. Не подготовишь – поедет со своим упырём, что её заморил, дальше служить.

Как заставить любого делать, то что, считает нужным, командир знал отлично. И всегда находил ключик для шантажа. Вот и сейчас знал, как и чем меня смотивировать.

– Хорошо. Но тогда те, кого я выберу, будут освобождены от всего остального. Мы будем работать почти круглые сутки.

– Ну, круглые не надо. На ночь я тебя задерживать в части права не имею. И их из части на ночь отпускать не смею. Если только в их отгулы. Но, сомневаюсь, что парни пожертвуют тебе своими отгулами.

– Ничего, я тоже умею договариваться.

– Вот и отлично. И чтобы место на соревнованиях, хоть третье, но было у нас! Уяснила?

– Так точно!

– Можешь идти.

Я вышла из кабинета и направилась искать Стаса. Вечером поедем в ветклинику. Надо успеть оформить на него пропуск.

– Это ж, как же вы, ироды, так бедное животное уморили! Как же вас земля-то после этого держит, – трое бабулечек в электричке причитали, увидев нашу собаку.

Стас аккуратно положил её в угол вагона рядом с сидением. Идти она пока не могла, но и весила для овчарки очень мало. По очереди, сменяя друг друга, мы донесли её до станции и внесли в вагон.

И почти сразу встретили шквал возмущения от сердобольных пассажиров.

– Да болеет она просто. Вот и похудела. К ветеринару везем её. Выхаживаем, – увернувшись от уже нацеленной на меня клюки, оправдывалась я.

– Ну если так, ладно. А что с ней? Это не заразно?

– Ты, Петровна, в своём уме? Ты чем от собаки такой заразится хочешь? Бешенством только сама её заразить можешь, если кусаться начнешь. Вон, как на людей кинулась. А глистов боишься, так не облизывай собаку, да и всё. А для других болезней собачих ты сама собакой быть должна, чтоб заразиться. Я знаю, у меня зять – собачник, питомник у него.

Старушки принялись обсуждать своих родственников и оставили нас в покое.

– Так, билетики предъявляем, – в вагон зашли контролеры. Дородная тетка, килограмм на сто весом и чахленький мужичек.

Тетка громогласно оповестила вагон о своём присутствии, мужичек тихонечко осматривал протянутые билеты.

– Это ж, что ж вы, господа военные, псину свою без намордника везёте в общественном транспорте, – аж побагровев от возмущения, уперев руки в боки, контролёрша нависла над нами.

– Какой намордник? На себя надень намордник! Собачка, вон, себя на лапах держать не может, а ты на нее пялить ещё штуковину предлагаешь?

Бабулички аж повскакивали со своих мест, накинувшись на контролёршу.

– Ты на себя посмотри! Отъела себе зад, в проход не помещаешься, а ведь тут люди сидят, дети, а ты им своей кормой в лицо! Какой намордник?! Она тебя трогала? Ты глаза-то разуй, что за животинка на полу. Она дохлая почти, а ты на нее кидаешься.

Бабушки не давали той даже рта открыть. Точнее, рот-то она открывала. Да слова сказать ей не позволяли. Вот и клюка уже в дело пошла. Тыкает ею старушка в контролёршу, от собаки прогоняет.

– Да положено же в наморднике, – наконец, удалось взвизгнуть контролёрше и начать отступление.

– Вот кем положено, тот пусть и ложит. А ты головой своей пользуйся, раз уж на такой работе устроилась.

Шумят бабульки, а другим пассажирам тоже за доброе дело в какие-то веки на контролёров пар спустить в радость. Вот уже весь вагон, как всполошенный улей, гудит. А мужичек-контролер знай своё дело, идет, тихонько билеты проверяет. И уже с другого конца вагона ей машет, что всех, мол, проверил, пошли. Та, под возмущения всего вагона, кинулась его догонять. А мы чуть не проехали свою остановку за всем этим спектаклем.