– А где оно находится, доктор Ланге? Уж не за глазами ли? Не в черепной коробке?

– Да нигде! НИГДЕ! – сорвался на крик Вольф Ланге.

Лейтенант Радциг усмехнулся. Ланге не понимал Сато, а она не могла вникнуть в смысл его слов, а он, Радциг, не мог понять ни пухлую женщину-биолога, ни высокого немца с грубым гладко выбритым лицом.

– Может, сторонний наблюдатель, беспристрастный, не от мира наук и Академии, рассудит нас? – с надеждой обратился Ланге. – Господин Радциг, уж не скажите ли вы, какая интерпретация вам ближе? Есть две картины мира. С одной стороны у нас есть картина мира доктора Сато и других редукционистов, они совершенно элиминируют сознание, а потому у них Вселенная от Большого Взрыва до полного своего остывания и гибели случайна. И само сознание также случайно и есть всего лишь функция мозга, иллюзия материи. Как оно возникло, каково начало Вселенной – ответа в этой концепции вы не найдёте. И есть другой взгляд, наш взгляд, освещённый тысячелетиями философской традиции. Он гласит, что сознание фундаментально и непосредственно. И ведь, подумайте сами: если бы это было не так, то как бы вообще оно возникло. На это ни Сато, ни кто-либо другой ответа не дают и не дадут никогда! Если вся Вселенная есть несознательная материя, то как в ней возникло нечто сознательное?

– Вы ещё скажите, что сознание имеется не только у высших животных, Ланге…

– Но ведь и такой взгляд имеет право на существование, хотя я его и не придерживаюсь! А вы как думаете, господин Радциг?

– Мне никакая не ближе, доктор, – отрезал Радциг. – Не думаю, что наши жалкие попытки интерпретации хоть на долю близки к полноте… всего.

– Как философски! – маниакально обрадовался Ланге.

– Поясните, лейтенант, – упёрла руки в боки Сато.

Радциг, ветеран Военно-Космических Сил Федерации, бывавший не раз в боевых действиях на десятке разных планет, ухмыльнулся её наглости.

– А что тут пояснять? У человечества есть технологии искусственной гравитации, искривления пространства и квантового перехода, но при всём этом представители этого самого человечества почитают за удачу дожить до ста двадцати, не страдая от немощей тела.

– И что? Вот вам и генетическая детерминация как раз! – парировала Джейн Сато.

– А то, что человек – не звезда и не планета – изнашивается слишком скоро, а судит обо всём мироздании, – отвечал Радциг. – Может, кому-то наши интерпретации кажутся не менее забавными, чем нам бактерия, баллотирующаяся в парламент.

– Тут с вами не соглашусь, – сказал Ланге. – Мы хоть и не планеты, не звёзды, зато обладаем тем самым сознанием, которое делает нас выше всей Вселенной, выше косного вещества. Как раз нам судить.

– Даже я солидарна с доктором Ланге теперь, но только если вместо слова «сознание» поставить «головной мозг», – кивнула Вольфу Джейн.

– Доктор Ланге, доктор Сато, рад был примирить вас. И всё-таки Вселенную не охватить ни одной интерпретацией.

– Это не значит, что не нужно пробовать, – весело откликнулся Ланге.

– Естественные науки уже очень многого достигли в своих описаниях реальности. И верность их описаний подтверждает практика. Вы, господин Радциг, упомянули возраст в сто двадцать лет, но ведь века назад люди почитали за счастье прожить до семидесяти, не изнемогая от болезней. Это наука сделала возможным всё то здоровье и долголетие, которым мы располагаем и к которому привыкли.

Внезапный приступ гнева сотряс сердце Радцига, ему очень не понравились слова Сато. И он хотел было возразить, напомнить ей о КТВ-4 – четвёртом штамме ксенотканевого вируса, эпидемия которого всколыхнула его родной мир несколько лет тому назад. Но, вероятно, доктор Сато даже не слышала о той вспышке. И уж точно нелепо было возлагать вину за то, что стремительно мутировавший вирус, занесённый на Равенну колонистами из Дальних Секторов, поразил Катарину, его дочь. Всемогущество учёных тогда дало сбой: вакцин и лекарств от КТВ-4 ещё не разработали.