Вскоре уединение рассветного стража стены было нарушено, сбоку, почтительно поклонившись, тем самым выражая уважение, но не раболепство – в Армии Веры все благородные братья были равны, подошел оруженосец. Верный Патрик, белобрысый, нескладный юноша лет шестнадцати. Если он каким-то чудом переживет это сражение, Луи вручит ему шпоры. За два года битв на Святой земле парень научился владеть оружием не хуже любого взрослого рыцаря далекой метрополии. А о благочестии оруженосца говорил хотя бы тот факт, что он отправился за патроном на эти ветхие стены, хотя имел право отказаться.

– Брат мой, – почтительно обратился Патрик, нервно теребя застежку плаща, выполненную в виде лика святого воителя Бернара. – Вы не сомкнули глаз, разумно ли это?

– Оставь, – рыцарь бережно принял из рук оруженосца ковш с теплой, полной песка водой, и припал губами, жадно, будто это было лучшее вино его родины. – Я вдоволь отосплюсь в новом рождении, если умру сегодня. Или в лазарете. Или в повозке для военнопленных у Рашида, если он столь жаден, как говорят.

– Не путай мальчонку. Еще подумает, что у него есть шанс не сдохнуть, – голос говорившего был густой и гулкий.

На стену взошел брат Эктор. Убеленный сединами широколицый алмарский ветеран. Его доспех был простым без эмали и заклятий, покрытым вмятинами и царапинами, плащ и сюрко – серыми от старости и гнева погоды, а борода и русые волосы – обильно посыпаны солью годов и тревог. Эктор был массивен как гетербаг, тяжел в кости и неповоротлив, вдвое превосходя Луи ростом, гигант бился огромным молотом, выкованным из холодного серебра. Барону де Люмино за свой доспех пришлось продать земли и замок. Эктору, ради этого молота из кладовых Ордена Бога-Воителя, пришлось принести вечный обет служения. Великан командовал тяжелой пехотой, всегда подтрунивал над франтом-командиром и был надежен как утес.

– Сегодня надерем кому-то жопы! – Эктор ухмыльнулся в бороду и хлопнул командира по спине, раздался стальной гул. – А надо будет – и кости сложим. Не бзди, пацан, – он обернулся к Патрику, – в бою умирать не страшно. Опять же, к Единому отсюда близко.

– Побольше благочестия, брат, – голос следующего говорившего был негромким и сдержанным, но где-то в глубине звучал металл.

На стену поднялся и встал справа, чуть позади Луи, невысокий воин в красном. Как и у командира отряда, его одеяние отталкивало пыль и грязь. Широкий плащ цвета старой крови скрывал добротный, хоть и слишком легкий для рыцаря, доспех из эмалированных краской битвы стальных пластин, на сгибе локтя воин держал глухой шлем, украшенный драконом. Лицо, круглое и немного детское, пересекал глубокий шрам, удар сабли когда-то рассек хрящ носа и оставил борозду в скуле. На поясе говорившего висели ятаганы, которыми он мог орудовать с невероятной скоростью. На спине красный плащ его украшал белый круг, с красной же перчаткой в центре. Брат Микаэль принадлежал к Ордену Красной Перчатки, магистр которого по мере сил дал воинов каждому отступающему корпусу кругоносцев. Микаэль был честен, набожен и скуп на слова, он командовал легкой кавалерией и пехотой.

– Пред ликом Единого и перед врагом низко выказывать грубость, – он без стеснения взглянул на пыльное Солнце. – День битвы пришел.

Эктор ничего не сказал, лишь ухмыльнулся и сплюнул в пыль, Патрик сотворил знамение круга и зашептал молитву.

– Ну нахрена, в сотый раз спрашиваю, нахрена мы здесь? – Голос был надтреснутый, но при этом слишком мелодичный, неприлично мелодичный для мужчины.

На стену, ругнувшись в сторону проползшей по ступеням ящерицы, поднялся франт в красиво расшитом дублете с буфами, изумрудном берете с куцым пером, в узких рейтузах и растоптанных остроносых башмаках, на поясе у него висела рапира, на перевязи через плечо – десяток пистолей. А в особой кобуре – четырехзарядный гартарудский паровой монстр. В зеленых глазах Бернарда де Консорме, наемника, картежника и плута, крылась насмешка. Он командовал аркебузирами и парой кое-как привезенных в форт бомбард, с одним расчетом на обе. За золотистые локоны до середины спины и по-женски гладкое лицо, которое не испортили ни солнце, ни ветер пустыни, Бернарда прозывали «Красавчиком», а Эктор ласково величал «попудайцем». Де Консорме не принимал обетов, работал за звонкую монету и в форт пошел за лучшим другом – бывшим бароном де Люмино.