Я вскользь, на мгновение подумал об этой ее особенности. Главными были чувство к ней, грустное ощущение скорого расставания и желание новой встречи. Нет, не встречи, а многих встреч. Желание быть вместе. Вместе всегда? Наверное, да. Но мы встретились всего два раза, я еще не решался убрать вопрос и поставить точку после этого «всегда».

Я чувствовал, Анна тоже думает о нас. В электричке ни на мгновение не отпускала мою руку, голову положила мне на плечо…

– Я скоро, очень скоро позвоню тебе. Мне было хорошо, очень, понимаешь, – очень! – хорошо с тобой.

Она произнесла эти слова, когда поезд уже подъезжал к станции. Слева мы видели широкую полноводную реку Лиелупе, справа – построенное в позднее советское время красивое здание станции с причудливо изогнутой крышей, небольшую площадь, шоссе, за которым начинались улочки старинного курортного Дубулты. Неподалеку в той стороне возвышалась стройная кирха с высоким шпилем в обрамлении лип. И все это было в моросящем дожде и тумане, который несмотря на ветер, медленно, но верно наступал на Юрмалу со стороны моря.

Мы попрощались под одним из фонарей на площади возле станции. Под ногами на мокрых плитках мостовой лежали удивительно красивые в его свете желтые листья. Яркие, но уже в едва заметных морщинках старости.

Анна поцеловала меня в губы. Затем фонарь и стареющие листья остались со мной, а она перешла дорогу, направилась в сторону кирхи. Еще минута, и я перестал видеть Анну. Балтийский вечер, – а, может быть, сама жизнь, – скрыл ее от меня.

Я вернулся в гостиницу, поужинал там же, в баре. Заставил себя. Есть не хотелось.

Тоска… Я был полон этой тоской, когда уже поздним вечером вышел на берег моря. Прохладный ветер набрал силу и рассеял туман. Балтика волновалась. На краях залива уже зажглись маяки. Мне безумно нравилась эта картина, но я смотрел на море и маяки один. Без нее. В эти минуты я понял одно, хочу видеть все это с ней. Хочу всегда видеть мир с ней. Для меня больше не осталось вопроса после слова «всегда». Я отдавал себе отчет в том, что мы только нашли друг друга, я еще мало знаю ее, так же, как и она меня, но решил – скоро, на днях, скажу ей о том, что хочу всегда быть с ней. Так решили мои любовь и тоска.

Никогда прежде так быстро я не принимал столь важных решений. Но, наверное, это потому, подумал я уже перед сном, что не встретил Анну раньше. Чувствовал: любовь к ней меняет меня.

Анна чувствовала себя уставшей, обалдевшей от счастья после этого дня любви. Ей казались прекрасными сосны, шпиль кирхи, резьба деревянных особняков, самая обыкновенная мокрая трава, которая в свете фонарей обрела особенный сочный цвет. Ей казалось прекрасным все, что видела каждый день, что уже стало обыденным и привычным. Она жила прошедшим днем, знала, что возвращение домой в какой-то степени заслонит собой этот день, поэтому шла очень медленно, сохраняя прожитое в себе. Не хотела ни о чем думать, кроме этого, открывшего ей новую жизнь дня.

Но ее путь не мог быть вечным, скоро она увидела силуэт своего дома, обрамленный темнотой вечера. Остановилась ненадолго – просто посмотреть на дом. Анна любила авангардный стиль. Несмотря на это ей очень нравились старомодные очертания дома на взморье. Нравилась остроконечная крыша центральной части, круглые чердачные окна, флюгер в виде пушки. И дорожка песчаного цвета, которая вела к входной двери. Анна любила возвращаться по этой дорожке к своему дому. Своему маленькому, сложенному из камня замку.

Сегодня она почти сразу обратила внимание на стрелки часов, установленных на фасаде. Все они – и часовая, и минутная, и даже секундная – были не белыми, как обычно, а казались налитыми густым пульсирующим темно-багровым светом. Так бывало всегда, когда граф собирал свои силы для того, чтобы обратиться к магии или уже сделал это. И сейчас свет в доме горел в одном-единственном окне. Закрытом плотной шторой окне «тайной комнаты».