Вот что говорит легенда об этом человеке:

«А дело такое: мазь и настойку выдумал Брюс, чтобы из старого человека сделать молодого. И поступать надо было в следующем порядке: взять старика, изрубить на куски, перемыть хорошенько и сложить эти куски как следует, потом смазать их мазью и все они срастутся. После этого надо побрызгать этим настоем, этим бальзамом. И как обрызгал, станет человек живой и молодой. Ну, не так, чтобы вполне молодой, а наполовину. Примерно, человеку было 70 лет, станет 30». (Прим. автора: здесь и далее легенды цитируются по изданию: А. Филимон «Яков Брюс», М., «Молодая гвардия, 2013 г. Частью этого издания являются «Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым»).

Если верить легенде, то мазь Брюса оказалась действенной, но себя он омолодить не смог: подвел слуга, который не побрызгал тело хозяина волшебным бальзамом.

Брюс был не очень удивлен, когда через много лет после своей «смерти» услышал в трактире этот рассказ. «Вполне естественно», – рассудил он. При жизни он делал много необычного: летал возле Сухаревой башни на своем воздушном аппарате, создавал для летних праздников катки из настоящего льда. Поэтому легенда об омоложении не была чем-то из ряда вон выходящим. И это был тот случай, когда, как говорится, нет дыма без огня.

На самом деле граф Брюс не собирался омолаживаться, здоровье у него было неплохое, мозг ясен. Он сделал другое – очень надолго продлил свою жизнь. Причем осуществлено это было примерно так, как повествуют легенды. А слуга как раз был преданным, действовал точь-в-точь, как надо. После этого состоялся спектакль со смертью и похоронами – изготовить «куклу», которую похоронили вместо него, для Якова Брюса не составило труда.

Брюс сделал это после того, как после кончины Петра Великого отошел от политической жизни, сосредоточившись на любимом – алхимии, магии, астрологии, поиске древних книг. В эти годы он часто с горечью думал, как много не успел сделать. Тогда и поставил перед собой задачу получить почти вечную жизнь, которую с успехом решил. При этом, правда, не помолодел. Остался таким, каким был – шестидесятипятилетним. И был счастлив, что теперь у него впереди много лет для своих ученых занятий. Сколько точно он, правда, не знал. Но прошло почти двести девяносто лет, а он выглядел, как и тогда, перед своими «похоронами» в Немецкой слободе в кирхе святого Михаила.

После «смерти» или «инверсии», как называл сделанное с собой сам граф, он работал, в основном, в известных только ему подземельях Сухаревой башни. Но проникать в подвалы приходилось уже, разумеется, не с парадного входа, а через подземные ходы из подвалов домов возле Первой Мещанской улицы (прим автора: нынче – проспект Мира). Подземелья и ходы Брюс построил тогда, когда создавал в башне школу математических и навигацких наук а, заодно, обустраивал все и для других своих дел. Ходы были необходимы для доставки в подземелья всего того, о чем не должны были знать люди. Мастеровых, причем самых толковых, для строительства граф нанимал лишь на короткие этапы работ, а затем устраивал их на хорошие должности на сибирских заводах. Поэтому все о небольшом подземном лабиринте в Москве знал только он.

Ничего не изменилось и в советское время. Так получилось (Брюс приложил к этому руку), что глубокие подвалы под Сухаревой башней остались нетронутыми, хотя саму башню в 1934 году снесли.

Основное рабочее место у графа Брюса осталось прежним, но многое другое в его жизни изменилось. Жить в своей подмосковной усадьбе в Глинках он, разумеется, уже не мог, о чем очень жалел: здесь находилась прекрасно оборудованная обсерватория, здесь была его библиотека. После «смерти» ему пришлось периодически, – чтобы у соседей не возникали вопросы, почему их сосед не стареет, – переезжать с места на место. Каждый раз обустраивать заново обсерваторию, лабораторию, многое другое. Ему пришлось жить и в старинных палатах с большими подземельями на Солянке, и в аристократическом особняке на Волхонке. Но больше всего граф полюбил небольшой деревянный флигель в Сокольниках. На протяжении столетий, он, выждав время, чтобы в окрестностях ушло поколение, знавшее его, несколько раз возвращался сюда. Ему нравились леса вокруг флигеля, нравилась относительная уединенность этого места. Раньше у графа было еще одно любимое пристанище – деревянный дом в Прасковьином переулке в Останкино. Но этого места он лишился. По меркам его жизни это произошло недавно, когда в восьмидесятых годах возле ВДНХ начисто снесли старые останкинские переулки.