«Автомобиль – это как более усовершенствованная разновидность кресла-качалки. Это еще один символ неугомонности, тоски по дому, мы не знаем, почему. Люди садятся в машину и едут за тридцать миль в соседний город, чтобы выпить газировки. В этом городе нет ничего прекрасного, ничего такого, чего бы не было дома, но просто поездка туда удовлетворяет тягу».

«За границей я обнаружил, что американцы бродят так же беспокойно. Некоторые из них утверждали, что наконец-то нашли свой настоящий дом, чаще всего в Париже. Но я редко им верил. Большинство из них были такими же, как я, – беспокойно бродящими, ищущими то, что не удается найти, вечно тоскующими по дому. Помню, как я тосковал по Нью-Йорку в свою первую поездку за границу. А ведь там мне почти не по чему было тосковать, почти не было друзей, не было дома, кроме дешевого отеля».

«Колониальный англичанин – еще одно тоскующее по дому существо, но я думаю, что он тоскует по земле, которую его род обрабатывал на протяжении многих поколений. Мы же, за границей, тоскуем по чему-то менее осязаемому. Я чувствовал себя так, словно вернулся домой в Америку, когда, лежа на верхней койке в пульмановском вагоне и не видя, слышал голос, говорящий со знакомым акцентом на перроне вокзала. Частично тоска американцев по дому за границей, вероятно, связана с тоской по ощущению пространства, которое невозможно удовлетворить в Европе. Прекрасная маленькая Англия кажется американцу душной, чрезмерно окультуренной, перенаселенной».

«Мы все еще первопроходцы, поэтому нам неспокойно. Возможно, именно поэтому мы еще не создали великого искусства и литературы. Я верю в Америку. Для меня она великолепна. Когда мы будем готовы, у нас будет великая литература – на самом деле, я думаю, мы уже на пути к этому. Я думаю, что американские писатели сейчас пишут более интересные произведения, чем английские. Я считаю, что сами англичане часто готовы в это поверить».

«Для себя я чувствую, что наконец-то покончил со странствиями. Во время моей последней поездки за границу я чувствовал, что с меня хватит. В Бруклине, в маленьком дешевом пансионе, где я живу, я совершенно доволен. Я бываю в Нью-Йорке не чаще раза в неделю, а когда бываю, это похоже на праздник. Я вижу его сказочным городом. В час ночи я усердно работаю и совершенно счастлив в своей работе. Даже в жару я не чувствую необходимости останавливаться, и это меня радует, потому что я ненавижу жару, мне кажется, что тот факт, что я могу работать в жару, доказывает, что я работаю хорошо. Возможно, то, что я нашел себя в писательстве, объясняет конец моей неугомонности».

«Я стал систематическим в своих методах письма. В течение многих лет я писал без системы на свободных листах бумаги, большую часть которых я потерял, пачки которых я хранил в сундуках. Казалось, у меня хватало энергии, чтобы задумывать и завершать работу, но никогда не хватало сил, чтобы передать ее издателю. Более того, поскольку я часто терял важные части, о том, чтобы сделать это, порой не могло быть и речи».

«Тогда подруга [Алина Бернштейн] уговорила меня писать в бухгалтерских книгах, чтобы мои работы не рассыпались. Так я написал «Взгляни на дом свой, Ангел». Следуя ее совету, я установил для себя график – столько-то страниц в день и придерживаюсь его. Мне удается поддерживать темп около пяти часов в день. При меньшем количестве я достигаю слишком малого, при большем – выматываюсь».

«Первый роман, как я уже говорил, был в некотором смысле – но не буквально – автобиографическим. Я считаю, что так обычно начинают молодые писатели. Объективная точка зрения приходит со зрелостью и опытом. «Ярмарка в октябре», как мне кажется, задумана более объективно и в то же время очень интимно. Рассказать вам о ее сути было бы невозможно. Но она очень длинная, разделена на четыре части и имеет вполне определенную форму».