Я прослушивал запись нашего разговора снова и снова. Мне не давала покоя мысль, что женщина, с которой я говорил, была не настоящей Селен. Её догоняла другая: настоящую мисс Грандж подменили трупом. Самоубийство – всего лишь имитация. В таком случае, зачем, где настоящая Селен, и кто эта мёртвая девушка?

Хитер вздохнула.

– В любом случае уже ночь. Поедем домой, а завтра подумаешь ещё.

Я тупо поводил мышкой, прокручивая картинку. Что ещё оставалось?

– Хорошо, – со страдальческим вздохом сдался я. – Ты иди, я скоро спущусь.

Хитер кивнула и ушла.

Я ещё раз просмотрел свой минутный ролик. Диван, стол, полы, окна, листовки. Диван, стол… Я приблизил кадр на каждый предмет по очереди. Если бы я догадался поближе снять бумаги, валявшиеся под столом… При таком приближении бумажки расплывались на пиксели, пытаться разглядеть в них что-то – гиблое дело. Белые листы, желтые листы, фиолетовые листы. В компьютере наверняка была какая-то информация, но спецслужбы уже выдрали все диски.

Я со злостью выключил компьютер и поплелся на выход из редакции.

Хитер уже пристроилась за рулём.

– Это моя машина, – буркнул я.

– Вот и располагайся с комфортом, – улыбнулась Хитер. Я могу её понять: она мечтала водить машину. Коллапс не прошёл бесследно – эффекты, магия и прочие аномалии вызвали у людей самые разные сбои в организме, их таскали многие поколения. От подозрения на одно из таких заболеваний относительно недавно избавилась Хитер. Ей разрешили водить машину, и не мог отказать моей детке в таком удовольствии. Тем более что мне с моей вернувшейся от усталости головной болью совсем не хотелось концентрироваться на дороге.

В окне мелькали огни рекламных вывесок, бессчётных фонарей, окон. Ночной Уэйстбридж мне напоминал парк аттракционов: всё мелькает, шумит не меньше, чем днём, на главной площади развлекаются уличные музыканты, бурлит жизнь в южной стороне, в Оранжевом квартале – месте, где можно купить абсолютно всё, попробовать самую необычную еду (в том числе из чего-то не очень легально пойманного за пределами Стены), в подвалах проводят запрещённые турниры (например, робобои), словом, творится абсолютно хаотичный незаконный порядок.

– Дастин не…

– Прекрати.

– Что?

– Прекрати меня спрашивать о нём.

Я хотел сказать это грубо и резко – настолько меня вдруг взбесил её вопрос – но вышло устало и как-то умоляюще.

– Я просто хочу…

– Я понимаю, тебе было удобно. Но тебе не кажется, что ты перебарщиваешь с этими попытками заставить меня с ним помириться?

– Ник, я…

Хитер замерла на полуслове. Не знаю, что её удивило больше – мой тон или то, что я вообще начал об этом говорить.

– Я хочу, чтобы ты перестал грузиться по этому поводу, – сказала она спокойно.

Мы остановились на светофоре.

– А я хочу, чтобы от меня отстали, Хитер. Как ты не поймёшь, ему это не нужно, он уже всё решил. Как всегда, за других. А ты этими вопросами…

Даже если меня будут пытать, я не признаюсь, что внутри всё скручивает внутри от мысли: я потерял лучшего друга, принеся наши отношения в жертву совести. И любимой работе.

– Хочешь, я поговорю с ним?

– Нет, Хитер, не хочу, – я старался не смотреть на неё. – Это бесполезно. Ты просто не знаешь его так, как знаю его я. Если упрется, то проще еще один Коллапс устроить, чем переубедить Хоука и заставить поменять точку зрения. Для Дастина всегда существовал только Дастин. Я… Я могу его понять. После того, что он видел… После родителей. Но с тех пор с годами он становился только хуже. Я имею в виду вот эту его независимость и эгоизм. Ему никогда никто не был нужен.

– Если бы это было так, он бы не стал помогать тебе. Снова и снова. Себе в ущерб. Я могу ошибаться, но, кажется, эгоисты так не поступают. Другой вопрос: не стал ли ты слишком часто этим пользоваться?