Вчера, например, Людмила Петровна полночи не спала, отважно запросив у всезнающего компьютера «виды океанского побережья». Она и сама всегда удивлялась: как так вышло, что никогда не виденный ею океан занимал в ее жизни столько места. Она любила маму, сыновей, работу. Село свое любила, как положено, потому что, где родился, там и пригодился. Еще весну любила до самозабвения, каждый раз глупо и безосновательно ожидая начала какой-то новой жизни для себя, как и для природы. И не оттого, что старая жизнь ее не устраивала, а просто… И вдруг океан, который снился и был даже не мечтой и не целью, а далеким воплощением счастья, что звучит, разумеется, глупо. Но Людмила Петровна об этом никому не говорила. А океан просто был.

Но утром встала, как положено, в шесть. На сегодня у нее была намечена большая работа. Уезжая, Сашка спросил, не могли бы его знакомые пожить пару недель в доме его прабабки, все равно пустой стоит. А люди хотят пожить в деревне вдали от цивилизации, подышать свежим воздухом и денег немного заплатят. Ну и отказать неудобно, он уже сказал им, что в доме много лет никто не живет. Насчет удаленности от цивилизации Людмила Петровна слегка обиделась, этим горожанам любое место, куда нельзя добраться на метро, уже кажется экзотикой и дикой природой. А воздух – да, это точно. И друзьям отказывать нельзя, если можешь помочь. Ну и деньги пригодятся.

Дом, о котором говорил Сашка, принадлежал деду и бабке Людмилы Петровны, Анне Алексеевне и Николаю Кондратьевичу Солдатовым. В нем никто не жил с конца восьмидесятых годов, когда умерла бабушка. Что делать с опустевшим и осиротевшим домом, никто не знал. Продавать – так покупателей не находилось. Да и память в чужие руки отдавать не хотелось. Кончилось тем, что закрыли окна ставнями, заперли на засов дверь, перекрестили от лихих людей и оставили стоять. Два раза в год, обычно ранней весной, до начала посадок, и поздней осенью, под первый снег, Людмила Петровна приходила в дом, здоровалась с иконами и фотографиями. Два больших овальных фотопортрета в самодельных деревянных, крашенных зеленой краской рамках – молодые и серьезные Анна Алексеевна и Николай Кондратьевич смотрели внимательно и, казалось, укоризненно: явилась, дескать, не очень-то и поспешала. Ну да все равно – здравствуй, внучка.

Людмила Петровна, приходя в дом, всегда рассматривала многочисленные фотографии, висевшие на стене в простых самодельных рамках. Маленькие, не очень качественные, потрескавшиеся от времени, они хранили память о людях, которых давно уже нет, и память едва сохранила их имена и кто кем кому приходится: дядья, сваты, двоюродные братья и сестры. Вот мама Людмилы Петровны и отец: торжественные и смущенные, ставят подписи в загсе. Вот Людмила Петровна, точнее Людмилка-первоклашка, толстощекая, смешная, с большими бантами и косами. А вот кто-то в морском бушлате, значит, Владька не первый в их родне моряк. Жаль, не успела она у бабушки спросить, кто это, да и не интересовалась тогда выгоревшими карточками, а мама теперь вряд ли вспомнит.

Потом вытрясала половички, мыла окна, терла тряпкой крашеный дощатый пол, собирала бабушкины подзоры и кружевные салфетки, чтобы отнести домой в стирку. Пыли не было, откуда ей взяться, если дом стоял теперь на самой окраине, вплотную подступил лес, недаром и улица называлась Лесная, а рядом такие же брошенные дома, так что даже дым из печей экологию не нарушает. И вот что интересно: таких домов, как солдатовский, в селе было много, жизнь идет, молодые жить в дедовских домах не хотят. Что-то покупали дачники, сносили, перестраивали до неузнаваемости. Остальные ветшали, сдаваясь на милость времени и погодных перемен. А этот стоял крепко, как заговоренный. То ли оттого, что построил его на совесть Людмилин дед, то ли умирали те дома потому, что их не любили. А солдатовский дом жил, рассматривая уже третий век своими вовсе и не подслеповатыми окошками в потемневших резных наличниках.