– Так просто? – изумилась она.

– Проще простого, – подтвердил Краев. – А вот можно еще, смотрите, бизнес-план химчистки, пекарни, интернет-магазина. Может, хотите кофейню открыть или кадровое агентство? Сауны, кстати, пользуются большим спросом. Загородные в том числе. Здесь все есть.

– Вы издеваетесь? – воскликнула Людмила Петровна. – А по какому праву?! Я к вам по-человечески, а вы… не хотите помочь.

– Вы же надо мной издеваетесь! – Краев повернулся к ней так резко, что она отшатнулась, едва не упав.

– Я?! Да с чего вы взяли?

– Фермерское хозяйство! Ваше интервью! Нужна ваша помощь! – Он передразнил интонации Людмилы Петровны, но от злости у него это вышло плохо, непохоже. – Вы вообще кто? Откуда взялись? Вы бухгалтер? Медсестра? Библиотекарь? Учительница? Отвечайте честно!

– Учительница, – созналась Людмила Петровна. – Это что, преступление?

– У вас ваше высшее гуманитарное образование на лбу написано! – обличительно ткнул в нее пальцем Краев. – Какая вам ферма, к черту?

– У вас тоже высшее образование, – напомнила она. – Вы же сами УПИ закончили, там в газете написано! А потом вернулись на малую родину, чтобы основать крестьянское хозяйство. Вам можно, а остальным нельзя? Странная позиция! Я здесь выросла, всю жизнь прожила, всю работу на земле знаю.

– Я мужик, – вдруг устало и совершенно спокойно произнес Краев. – У меня руки – вот, посмотрите, искореженные все. А вы небось на своем огороде в перчатках. В перчатках?

– Да. А что в этом такого? – Людмила Петровна спрятала руки под стол, проклиная себя за то, что вчера ради визита к родственнику начисто отмыла руки щеткой и мылом, а ногти накрасила лаком, завалявшимся с невесть каких времен. – Что такого, что женщина?

– Хорошо. Объясняю. Я землю взял в девяносто пятом году. Тогда многие брали, государственная политика такая была – поддержка малых форм аграрного бизнеса. Тогда же мы создали ассоциацию. Восемьдесят пять членов, одни мужики. Сейчас знаешь сколько осталось?

– Сколько? – спросила Людмила Петровна, простив ему переход на «ты».

– Одиннадцать. Из них на плаву четверо, я в том числе. Те, кто приноровились плавать в соляной кислоте. Нам ведь как обещали? Берите, мол, землю и в свободное плавание по волнам рыночной экономики! Только оказалось, что не в воде, а в кислоте. Разъедает все на хрен!

– А остальные?

– Остальные? – зло посмотрел на нее Краев. – Кого посадили, кого убили. Девяностые, сама знаешь. Кто от инфаркта. Кто повесился или застрелился. Последний – Андрюха Тимохин из Первомайки. Взял кредит. А ему землю под сенокос не дали. Коров пришлось на мясо. Когда понял, что отдавать нечем, поехал в район, обстрелял из охотничьего карабина здание администрации. Табличку, говорят, повредил. Его в кутузку. Ночь продержали, утром выпустили под подписку о невыезде. А он ее все равно нарушил, подписку эту. Дома выстрелил себе в грудь из того же карабина. И отъехал.

– А почему все так? – прошептала Людмила Петровна.

– Хочешь знать? – усмехнулся Краев. – Вот смотри: у меня свиней двести голов и две с половиной сотни гектаров земли под ячмень и пшеницу. Я один работаю. Работы на полдня. Но мои возможности безграничны! Я могу пятьсот гектаров обрабатывать. И поголовье могу увеличить. Техника есть, работников найму, если надо будет. Только не нужно никому.

– Как не надо? – не поняла Людмила Петровна. – Почему?

– Ох и глупая ты, фермерша! – махнул рукой Краев. – Это же все потом продать надо. А рынка сбыта мне никто не даст. У нас все закупают ниже себестоимости. Бензин дороже молока. Года три назад завалили рынок импортным мясом по демпинговым ценам. Никто из наших мясо сдать не мог, просто не брали! Мы, говорят, из-за бугра копеечное привезем. Мужики до отчаяния доходили. Что ты думаешь? Потом осудили двух чинуш из Минэкономразвития, как писали, «за сверхплановую торговлю разрешениями на ввоз мяса». В них ли дело? Они стрелочники! А на другой год уже на зерно покупателей не было, и опять по той же причине: урожай высокий, закупочные цены смешные. Я выкрутился, перезанял, квартиру в городе продал. Может, и опять кого посадили, не в курсе. А вот сколько наших по миру пошло, я точно знаю. А ты говоришь – фермерское хозяйство… Скажи, тебя в твоем Большом Шишиме уважают? Соседи там, ученики?