Она стала часто думать о том, что, в сущности, она никому не нужна. Дочь ее не может устроить свою личную жизнь, потому что есть она, а жить негде. Она не нужна и внучке. У той своя жизнь. Она не нужна на заводе, которому отдала все свои силы. Молодые давно рвутся на ее место. Но еще хуже ей делалось оттого, что и себе самой она была уже и не интересна, и не дорога, и не нужна. «Я, правда, нищая. Только никто уже не подаст мне, потому что мне ничего не надо», – думала она.

А потом она стала болеть. И не то, чтобы что-нибудь конкретно болело, а как-то все сразу разладилось, не стало сил. Дважды по две недели была на больничном. Потом отпуск, который она провела, не выходя из дома. За два месяца она похудела, осунулась и превратилась из энергичной, полной сил женщины в слабенькую, неразговорчивую старушку.

На работе предложили перейти в отдел продаж. Там тихо и спокойно. Отсидел свои часы и ушел. Она согласилась: сил сопротивляться обстоятельствам не было. Работать не хотелось. Зачем?

Дочь пыталась лечить ее от всего сразу. Показывала разным врачам. Но состояние то оставалось прежним, то вновь ухудшалось. В ноябре появились явные признаки депрессии. Положили в больницу, просто пожалев измучившуюся дочь. Там через неделю Галина Александровна умерла. Ничего такого, что бы убедительно объясняло ее смерть, на вскрытии найдено не было.

Мне с детства нравилось многоголосное пение. Еще когда впервые, учась в музыкальной школе, я в составе небольшого хора услышал выводимые голосами терции и сексты, возникло удивительное, идущее откуда-то изнутри, почти физическое удовольствие. С тех пор всегда, когда я слушал пение на два, три голоса, я испытывал такое же чувство. Еще большим бывало оно, когда я сам пел в составе хора или ансамбля. Качество исполняемой музыки при этом большого значения не имело.

Есть целые народы, в культурной традиции которых многоголосье – обязательный и хорошо развитый элемент. Например, баски в Испании, или грузины. Мне довелось многократно бывать в Грузии. Я видел и слышал, как поют во время застолья в отдаленной, богом забытой горной деревеньке. Полное, красивое, чистое четырехголосное пение народных песен. Да еще на фоне гор со снежными вершинами. Да еще выпив кахетинского вина из глиняного кувшина. Это настоящее чудо!

Существует такая теория, согласно которой музыка, и, в частности, голос поющего, оказывают простое физическое воздействие на слуховой аппарат, а в ответ на определенные частоты и длины волн организм выделяет те или иные биологически активные вещества, в том числе эндорфины. Эти эндорфины отвечают за ощущение нами удовольстия. Они же выделяются, когда приходит время любить. В общем, как сказал Пушкин, «из наслаждений жизни лишь любви музыка уступает, но и любовь – мелодия». А он знал толк в наслаждениях. Так вот, пение на голоса, по-видимому, обеспечивает максимальный выброс эндорфинов, по крайней мере, у меня. Подопытная крыса с вживленным ей в мозг электродом, расположенным в центре удовольствия, беспрерывно давит на педаль лапками, замыкая электрическую цепь, пока не упадет от переполняющего ее счастья. Полежит немного, а потом опять начинает все с начала. А люди?

В 1978 году я впервые оказался в Грузии. Я имею в виду настоящую Грузию. До этого я бывал в Абхазии, у моря. Но это совсем не то. Настоящая Грузия – это, прежде всего, Кахетия. Там живут настоящие грузины. Не те, что торгуют на российских базарах, не те, что тусуются без дела в столице, не те, что торгуют неизвестно чем и пристают с сальными шутками к толстым блондинкам, вызывая к себе неприязненное отношение. Там живут простые крестьяне, возделывающие виноградники, как и их отцы, деды и прадеды. Они много работают, пьют много виноградного вина и поют на три или четыре голоса.