Роберт попытался говорить ровным, спокойным голосом, чтобы убедить психиатра в своих словах, поскольку его глаза просверливали Роберта в момент этого допроса насквозь.

– Да-да-да… Я всё понимаю… Всё понимаю… Всё понятно! А раньше к врачам обращались с этой проблемой?

– Ну, доктор, я же вам всё объяснил. Здесь ни к кому никогда не обращался. Мне посоветовала к вам обратиться Аманда. Именно она предложила это.

– Да-да-да… Аманда, – протяжно и отстранённо сказал доктор и, не обращая внимания на последние слова Роберта, привстал и в который раз стал ощупывать его череп. – Говорите, что травм головы у вас не было. А в детстве? Может, стрессы, психологические травмы или какие-то фобии, детские тревоги?

– Доктор, ничего подобного. Я вообще ничем серьёзным никогда не болел.

Доктор внимательно посмотрел Роберту в глаза и снова стал ощупывать основание черепа. Его пальцы, как массажный прибор, приятно скользили по волосам, не оставляя неисследованным и дюйм черепной коробки пациента.

– Да, доктор, я не знаю, фобия ли это, но я избегаю железнодорожный транспорт. Чувствую в вагоне поезда невыносимый дискомфорт.

Доктор, как будто не обращая внимания на слова Роберта, продолжал ощупывать его голову и задумчиво произнёс:

– Отчего же? Насколько мне известно, поезд – самый безопасный вид транспорта.

Но вдруг остановился и, не опуская рук с головы Роберта, наклонился к его лицу впритык и быстро спросил:

– А чем вас так пугают поезда?

– Это всё из-за катастрофы под Лэнброук Гроув в Лондоне.

– Так-так-так… – заинтересованно отозвался доктор, – продолжайте.

– Это было давно, кажется, в октябре 1999 года. В Рединге утром перед самой посадкой в вагон мне резко стало плохо прямо на перроне. Случилось сильное головокружение, и мне показалось, что буквально на несколько мгновений я потерял сознание. И в этот момент у меня возникло видение. Я увидел, как лежу среди погибших людей в искорёженном вагоне, который полон окровавленных трупов. Я даже почувствовал жар от пламени загоревшегося вагона. И внезапно в голове чей-то голос дал мне чёткую установку не садиться в этот поезд. А поздно вечером из новостей я узнал, что в этот день в четырёх километрах от лондонской станции Пэддингтон случилась страшная железнодорожная катастрофа, в которой столкнулись лоб в лоб два поезда, вследствие чего больше тридцати человек погибли, и более пятисот получили ранения. И именно первый вагон, куда я должен был войти, пострадал больше всего.

– Пэддингтонское крушение, – вспомнил доктор Фридман, – я читал об этом происшествии в газетах.

– Да. И вот с того самого дня я стараюсь не ездить поездами. Я считаю, что это было для меня предостережение свыше, знак. У меня и сейчас перед глазами стоит тот вагон – гора искорёженного металла и обгоревшие тела. Это было ужасно.

Доктор Фридман слушал рассказ Роберта, не переставая ощупывать его голову.

– Видение, говорите, – сказал доктор после того, как Роберт умолк. – Там, кажется, всё произошло из-за светофора? Н-да… А больше никаких видений у вас не было?

– Нет, доктор, – неуверенно ответил Роберт. – Вот только сны…

Тем временем после тщательного обследования черепа психиатр снова перешёл к осмотру глаз и языка пациента.

– Откройте ещё раз рот. Шире, пожалуйста, и покажите мне язык.

Казалось, что он ищет диагноз, написанный где-то в ротовой полости Роберта.

– Н-да… Так вы говорите, что ничем серьёзным не болели? – спросил доктор, рассматривая горло Роберта. Явно, что ответа он и не ожидал, так как рот Роберта был широко открыт.

Роберт обратил внимание, что у доктора, немолодого уже мужчины, глаза не просто блестели, они искрились юностью и жизнью. Так выглядят глаза у детей, когда их отрываешь от игры.