Ле Конте быстро двигался по маршруту и через сутки обогнал Оутманов почти на сорок километров. На рассвете, готовясь к очередному дневному походу, Ле Конте с удивлением увидел, как в его лагерь вошли двенадцать апачей. Он и проводник схватили оружие и приготовились к нападению, но индейцы заявили о мирных намерениях и пытались отвлечь внимание белых. Через некоторое время апачи ушли, и Ле Конте обнаружил, что их лошади, оставленные в долине пастись, были угнаны. Доктор приказал своему проводнику отправиться в лагерь Юма за лошадьми, а сам остался охранять грузы. Проводник вскоре ушел, и доктор вспомнил об Оутманах и своем обещании. Он повесил на видном месте на дереве у дороги лист бумаги, на котором сообщил о своем несчастье, и пообещал немедленно отправиться в Юму за помощью, как только проводник приведет лошадей. Семья Оутманов так и не дошла до этого места.


Река Колорадо (голубые стрелки), река Рио-Гранде (сиреневые стрелки), река Хила (белые стрелки), перевал Санта-Фе (желтая стрелка), Юма (красная стрелка), Марикопа-Веллс (зеленая стрелка), Тусон (коричневая стрелка)


Вечером 18 апреля они были в 180 километрах к востоку от Юмы. Они попытались переправиться через Хилу, но река была бурной. После упорной борьбы им удалось достичь небольшого песчаного островка, гребень которого чуть возвышался над водой. Наступила темнота. Животные вязли в грязи и не могли сдвинуть фургоны с места. Путники решили разбить лагерь на ночь на острове. Ночь выдалась холодной, и порывы ветра временами гнали волны, которые почти заливали остров. Оутманы развели костер и поужинали скудной едой. Никто из них не мог уснуть.

Прошла тревожная ночь. С первыми лучами солнца путешественники приготовились покинуть свой лагерь. Они добрались до противоположного берега и приготовились подняться на пологий холм, возвышавшийся примерно на 60 метров над равниной.

Вверх по этому склону Оутманы толкали фургоны, помогая волам, но попытка не удалась. Пришлось один фургон оставить внизу, а в другой впрячь четырех волов. К вечеру первый фургон удалось поднять на возвышенное плато.

Когда солнце село, Оутман с волами вернулся обратно к другой повозке, которая осталась внизу, и ее также удалось поднять наверх.

Старший сын Лоренцо, помогавший отцу, взглянул на дорогу через равнину и, к своему ужасу, увидел группу индейцев, неторопливо приближающихся к ним.

К Оутманам приблизились два десятка индейцев. Они были голыми, за исключением маленьких набедренных повязок. Как вспоминал Лоренцо, их лица были грязными, а волосы растрепанными. У каждого был лук, стрелы и дубинка.

Оутман жестом пригласил их сесть и заговорил с ними по-испански. Некоторые из них понимали этот язык и отвечали ему пылкими заверениями в дружбе. Они попросили табак и трубку, чтобы выкурить в знак дружбы. Оутман передал им трубку. Затем они попросили что-нибудь поесть. Оутман сказал, что у него почти ничего нет; что если он даст им продукты, то он оставит без еды своих детей. К этому времени дикари уже оценили, что имеют дело с крайне напуганным человеком и знали, что не встретят серьезного сопротивления. Те, кто пожил некоторое время на «диком Западе», усвоили, что индеец презирает человека, который его боится, и избегает раздражать человека, который ведет себя уверенно. Оутман, хотя и прожил в детстве некоторое время на территориях, которые можно считать «западными», все-таки здесь был неискушенным новичком.

Индейцы проигнорировали его оправдания и стали требовать еду более настойчиво, вскоре перейдя на яростные крики. Оутман взял немного хлеба из повозки и отдал им, сказав, что таким образом он обрекает свою семью на голодную смерть. Они съели и потребовали еще, но он отказал. Затем дикари собрались в сторону и стали совещаться на своем языке, в то время как семья спешила упаковать вещи. Мистер Оутман и Лоренцо грузили мешки и ящики в задней части фургона. Миссис Оутман была внутри и расставляла их. Как вспоминал Лоренцо, Оливия и ее старшая сестра Люси находились на стороне, которая была ближе к индейцам, и приводили в порядок часть имущества. Мэри Энн, семилетняя девочка, сидела на камне в стороне. Остальные дети находились по другую сторону фургона.