– А какие у него условия?

– Он типа за свободу. Без обязательств. А Лена хочет серьезных отношений. Хорошая, домашняя девочка, можно понять. Только губа-то не дура, захотела себе качка. Вот и страдает теперь. А она тебе нравится, да?

– Нет. А что, заметно?

– Да за километр. У тебя фейс перекошен от ненависти, когда ты на них с Кириллом смотришь. Вот прямо как сейчас. Это все уже давно заметили.

– И она тоже? Что-нибудь про меня говорила?

– Не знаю, не слышал. Но пока ты будешь просто злобно пялиться, у тебя ничего не выйдет. Надо действовать, братан. Напиши ей! Пригласи в кино. Подари что-нибудь. «Винду» там ей переустанови. Хотя это она уж и сама, наверное, умеет: пусть и дура, но не круглая. – Олежек пакостно загоготал.

Лена не замечала Илью. Он с ней тоже демонстративно не здоровался, когда она была с Кириллом, – то есть всегда. Лена бдела над Кириллом, перехватывая его взгляд, блуждающий по женским частям тела. Не отпускала от себя. На занятиях ее изящная рука всегда покрывала его огромную волосатую лапу.

Илья знал: Лена и Кирилл – не пара. Тот вытирает об нее ноги, а она унижается и терпит. Если у девушки есть достоинство, она так долго не выдержит, – а Илья видел в Лене зачатки гордости и независимости. Просто она попала под влияние альфа-самца. Всех женщин привлекают сильные и статусные самцы, потому что они подсознательно хотят от них лучшее потомство. Это чистая биология.

И он оказался прав: однажды Лена молча прошла на каблучках вверх по ступеням амфитеатра – игнорируя всех, с бледным лицом – и села одна в последнем ряду. Кирилл был внизу, ближе к доске, в окружении девушек и парней: смеялся, болтал, говорил «окейси» и не смотрел в сторону Лены. Илья тут же все понял. Он то и дело оборачивался на нее – и она, поймав его взгляд, улеглась на стол, уткнувшись лицом в локоть и делая вид, что спит на скучной лекции. А может, и плакала.

Потом она вообще перестала ходить в универ, и пары окончательно потеряли для Ильи смысл. Он учился хорошо, не прикладывая никаких усилий: в вузе было скучно, учеба казалась ему чистейшей профанацией. Лену он увидел снова только на летней сессии. Одногруппники с зачетками толпились у двери аудитории, где проводился экзамен. Все с головой погрузились в конспекты: пытались надышаться перед смертью. Лена стояла в сторонке, прислонившись спиной к текстурной стене коридора. Белое платье до пола и ажурная вязаная накидка, плетеные босоножки. Ногти на ногах, покрытые лаком, походили на жемчужины. Скрестив руки и прижимая зачетку к груди, она отрешенно смотрела в стену напротив.

Илья осторожно подошел и встал рядом, но не слишком близко, соблюдая почтительную дистанцию, свойственную едва знакомым – хотя знал о Лене все. Или почти все.

– Привет, давно тебя не видел.

Это был первый раз, когда они разговаривали. За весь год.

– Привет. – Она окинула его насмешливым взглядом. Говорила сквозь зубы, лицо напряженное, злое.

– А чего не ходила весь семестр? Болела или работаешь?

– Делать здесь нечего. Отстойный совковый вузик. Видеть его не могу. Я в Москву буду поступать.

– Ого, а куда?

– Да куда возьмут. В несколько вузов подамся.

– А тебя на второй курс на бюджет переведут?

– Думаю, нет, ну и что? Пойду снова на первый. Лучше один год там потерять, чем здесь четыре прожечь. А не поступлю – пойду работать, потом снова попробую. Но сюда не вернусь.

Лена говорила со злостью, от которой Илье становилось жутко.

– А он пусть тут сидит в говне. Пусть сгниет тут.

– Кто? – вырвался у Ильи совершенно тупой вопрос.

– Тут можно только гнить. Вот ты почему не уезжаешь?