Потёрся об ногу невесть откуда взявший Маркиз и затарахтел, заурчал, прося ласки и абсолютно не признавая горести момента.

– Думаешь, не всё так плохо? – вытерев мокрые щёки, нерешительно спросила Марта. Спохватившись, нашарила в потайном кармашке платок. – Может, он не навсегда пропал? Он меня не забудет?

Котяра фыркнул, выгнувшейся спиной умудрившись показать всё своё презрение к глупым девчачьим страхам. Поточил когти о пенёк, сдирая клочья старой коры, и Марте невольно пришлось подвинуться, освобождая место. Пошевелив усами, принюхавшись, чёрный разбойник запустил лапищу в приямок между корнями и выудил на свет божий какую-то вещицу. Негодующе затряс лапой: находка прицепилась к когтю.

Сердечко у Марты ёкнуло. Она поспешно отобрала у мохнатого приятеля скомканный клок желтоватой бумаги, расправила, вытряхнув попутно несколько мурашей и земляных комочков, и разгладила на коленях. Не сразу ей удалось понять написанное: буквы, хоть и крупные, выведенные твёрдой рукой, явно привыкшей к подобному труду, прыгали перед глазами и упорно не желали читаться.

Наконец она справилась с волнением. Значки сложились в слова, до того тёплые, что Марту будто солнышком обогрело.

«Я вернусь, детёныш».

Всего-то три словечка, но каких!

На всякий случай она пробежала записку глазами ещё несколько раз. Заглянула на оборотную сторону, просмотрела мятый листок на свет – вдруг чего не заметила? Но нет, только это. Три слова, вмиг унявшие печаль. «Я вернусь, детёныш».

Значит, Арман о ней помнил! И, предчувствуя её огорчение, постарался утешить свою маленькую подружку!

Но как он смог оставить весточку? Не сам же нацарапал! Да и неоткуда на поляне взяться ни бумаге, ни чернилам… Приглядевшись к клочку, Марта поняла, что послание было начертано карандашом, твёрдым, и, должно быть, хорошо отточенным, поскольку рыхлый старый лист с бахромой по краям, будто выдранный из книги или тетради, кое-где был промят грифелем чуть ли не до дыр. Значит, кто-то приходил сюда помимо неё и слуг, приносящих еду. По словам Армана, те появлялись неслышно, когда он «с-с-спал», делали своё дело и также тихо исчезали. Вряд ли старый хитрец обратился за помощью к ним: буквы, будь они и в самом деле писаны лакеем, не выстраивались бы так ровно и аккуратно, словно начертанные не от руки, а пропечатанные в книжке. Нет, сюда заявился кто-то ещё, кому её друг доверял настолько, что рассказал о Марте и попросил о помощи.

Девушка стыдливо высморкалась. Ей уж скоро восемнадцать, почти старуха, а ведёт себя как малое дитя. Что уж так сразу кидаться в слёзы? Могут у человека оказаться какие-то дела или нет?.. У дракона, конечно, поправилась мысленно, не у человека… Могут, вполне. В конце концов, он же мужчина, а мужчине не положено отчитываться перед женщиной, да ещё такой соплячкой. Но ведь вспомнил, позаботился…

Вздохнула, смирившись.

Надолго ли он исчез? И когда? Записка не отсырела, но мураши успели в неё заползти, это да… А ведь если бы не Маркиз – так и затерялась бы. В порыве благодарности Марта подхватила на руки кота и прижала к груди. Если бы не он – ей так и мучиться от неизвестности! Сама она не догадалась бы пошарить под ногами, и добрая весть так и осталась бы меж старых корней, пока мыши-полёвки не устроили из мятой бумаги очередное гнездо. Ах, Маркиз, ты мой добрый… этот, как его… гений, да!

Вчера она не смогла сюда прийти, потому что вечер прошёл в обустройстве гостей. Для Марты подобные хлопоты были внове. Конечно, и без неё нашлось, кому позаботиться: матушка Аглая, оказывается, ещё с утра, после отъезда сына, захлопотала, нагнав прислугу в гостевые комнаты, коих в Гайярде было немало – целый этаж в отдельном крыле. Нужно было проветрить покои, смахнуть несуществующую пыль с мебели, перестелить постели, а главное – жарко протопить, ибо, как пояснил господин Винсент, их пожилой гость – с Востока, с весьма тёплых краёв, и наши чуть прохладные ночи могут показаться ему настоящей суровой зимой. А ещё, конечно, загодя назначили для гостьи горничную, а для её почтенного батюшки – камердинера, из тех, что уже прислуживал заморским гостям и не терялся от всякой иноземной блажи, а исполнял всё, что ни прикажут, бестрепетно.