Пустое место за столом —
«Как щедр, и вот ушел от нас».
XXI. Пою тому, кто в землю лег
Пою тому, кто в землю лег,
Качает ветер волны трав —
С могилы стебельки собрав,
Свирель я эту сделать смог.
Там скажет верховой гордец,
Услышав жалобную трель:
«Рождает слабость та свирель
И плавит хлипкий воск сердец!»
Другой ответит: «Пусть его.
Он горе держит напоказ.
Один пассаж за разом раз —
Там все тщеславие его».
А третий в гневе: « В этот час,
Когда народы рушат троны
И падают царей короны —
Петь, в частный траур облачась?
Да разве время ныть и петь,
Когда суют все дальше руки
В прорехи знания науки,
И вслед за ними не поспеть?»
Мне ваши мненья, господа,
И ваш рациональный пыл
Не дороги. Святая пыль
Вас не коснется никогда.
Я должен петь, в конце концов!
Так раздается на полянке
Плач безутешной коноплянки,
Когда похитили птенцов.
XXII. Мы шли, как братья, тем путем
Мы шли, как братья, тем путем,
Что вел нас, радостен и чист —
Цветет ли луг, иль вянет лист —
Четыре года день за днем.
Наш путь благословляли мы,
Вдвоем любой сезон любя,
И щедро тешили себя
Дарами лета и зимы.
Шел пятый год, как пятый день;
На повороте за холмом,
Не постижимая умом,
Страшась людей, сидела Тень.
Страшась товарищеских уз,
Тень, на тебя накинув плащ,
Как жертву кутает палач,
Расторгла нежный наш союз.
Пропали на закате дня —
Вас не догнать, хоть я спешу;
И новый поворот слежу,
Где Тень сидит и ждет меня.
XXIII. Как узок путь! Как одинок
Как узок путь! Как одинок!
Тень – впереди, в плаще до пят,
Ключи на поясе звенят
При каждом шаге мягких ног —
Ключи от всех наук и вер!
Я плачу – сердце, позабудь,
Как светел и широк был путь,
Свернувший ныне в темный сквер;
Забудь же древний строй чудес,
Где смертный для бессмертья жил,
Где каждый каждому служил,
Где Пану поклонялся лес.
Фантазии гирляндой лечь
Могли, не повреждая истин,
Давая смысл холмам и листьям
И мудрую питая речь.
И все, что видел глаз, могло
Лишь радовать и лить добро;
Там Гиппокрены серебро,
Казалось, прямо в кровь текло.
Там философский диалог,
Легко касаясь вечных тем,
Жил в полутьме аргосских стен,
И лился аркадийский слог.
XXIV. Но было ль это? Прав ли я
Но было ль это? Прав ли я?
Сиял ли вечный чистый день?
Нет – ночь свою привносит тень
В рассвет и в полдень бытия.
Где было б только благо, там
Давно расцвел бы Божий Рай,
Для смертных запредельный край
С тех пор, как согрешил Адам.
Не тяготы ли наших дней
Так сглаживают прошлый путь,
Так древнюю лелеют суть —
По мнимому контрасту с ней?
Иль с удаленьем от Земли
Растет очарованье звезд,
Но, возведя к ним тщетный мост,
Мы б совершенства не нашли?
XXV. Я знаю – Жизни колея
Я знаю – Жизни колея
Все та же – пыль да скрип телеги,
Подъемы, спуски и ночлеги,
Да ноша тяжкая моя.
Не жалуясь – останови!
Летел я голубем почтовым,
Бороться с бурями готовым,
Поддержанный крылом Любви.
Летел, ни капли не устав,
Поскольку знал, мой груз отважно
Несла Любовь, разъяв поклажу
И долю другу передав.
XXVI. Теперь один. Пылит дорога
Теперь один. Пылит дорога.
Иду – мне надо доказать:
Не может Время навязать
Любви зависимость от срока.
Но если Он, держа в руке
Вещей единство и разъятость,
Дела людей, грехи и святость,
И все их башни на песке,
Увидит – нет, Он знал всегда,
Что будет так – Любовь ушла,
И жизнь без жизни потекла,
Не кровь, а мертвая вода —
Случись такое – в тот же день,
Бесформенным плащом ее
Накрыв презрение мое,
Пусть прозвенит ключами Тень!
XXVII. Нет липкой зависти во мне
Нет липкой зависти во мне
К манящей светской суете,
К мельканью крыльев в пустоте
И к жизни в клетке на окне.
Я не завидую зверью,
Присвоившему право казни,
Без совести и без боязни
Не верящему в казнь свою.
Нет зависти во мне к умам,