– Ты, когда- нибудь думал… – начал Генри, глядя в одну точку. – …как мы сюда дошли?

– Нет, сэр. Я и не шёл. Меня втащили.

– А если бы мог уйти?

– Ушёл бы. Но мне некуда. У вас, как ни странно, хоть кто- то есть. А у меня – только пальцы, которыми надо кого- то бить.

Генри усмехнулся. Без смеха. Выдохнул дым.

– Ты бы удивился, как много у меня на самом деле ничего.

– Тогда держитесь за то, что есть. Хоть зубами.

Снова тишина. Только огонь в лампе трепетал, будто слушал. Через пару минут дверь открылась. Арчибальд. Как всегда – без стука. Как всегда – в перчатках. Как всегда – с хищным спокойствием. Он не сел сразу. Подошёл к столу, посмотрел на бутылку, налил себе половину. Сел. Молча. Сделал глоток. Сигарета в зубах.

– Чисто сработал, – сказал он. – Эллиот исчез. Без шороха. Я это ценю.

Генри ничего не ответил.

– Тебе не нравится, когда я хвалю?

– Мне всё равно.

Арчибальд усмехнулся, не глядя. Потёр перчатку о запястье.

– Знаешь, ты стал другим. Тише. Но внутри… – он сделал затяжку. – Внутри что- то всё- таки трескается. Я слышу.

– Может, тебе кажется.

– Мне ничего не кажется. Особенно в людях. Ты стал… мягче. Как будто кто- то вернулся.

Пауза. Генри смотрел в стакан.

– Ты сейчас задал личный вопрос?

– Я задал наблюдение. И ты отреагировал. Этого достаточно.

– Перейдём к делу?

– Мы уже в нём.

Тишина. Долгая. Арчибальд встал. Допил. Поставил стакан.

– Береги то, что тебя меняет. Если оно вообще того стоит. Потому что если нет – ты только зря дал себе слабину.

Он ушёл. Дверь закрылась. Генри сидел. Не двигался. Долго. Потом встал. Пальто. Сигарета. Выход. Гарольд молча открыл перед ним дверь машины. Генри сел. Не сказал, куда ехать. Но адрес знали оба. Он вошёл без ключа. Дверь была не заперта. Внутри пахло едой, чаем и тем, что в этой квартире всегда оставалось – покоем, которому не нужно было разрешение. Свет был приглушён, комната – полутёмной, но уютной. Адель вышла из кухни, вытерла руки о тканевое полотенце, посмотрела на него. Он не сказал ни слова. Она тоже. Он снял пальто. Повесил. Она вернулась обратно. Через несколько минут он услышал, как стучит крышка кастрюли, как доносится тихое шипение масла, как капает вода. Он сел за стол. Не глядя. Не спеша. Пальцы на столешнице – напряжённые, будто продолжали держать оружие. Она поставила перед ним тарелку. Потом – села напротив. Ели молча. Он – не жадно, но быстро. Она – почти так же. За ужином ни одного взгляда. Только звук посуды и слабое дыхание, которое каждый из них старался не показывать. Когда они доели, он отодвинул тарелку. Она тоже. Потом встала.

– Пойдём, – сказала тихо.

Они прошли в спальню. Свет не включали – только тот же старый ночник у кровати. Он сел. Она – рядом. Плечо к плечу. Но не касались. Сидели так, будто время остановилось. Молчание висело в воздухе. Не тяжёлое – просто густое. Как дым.

– Куда ты ездил? – наконец спросила она.

Он посмотрел в стену.

– На склад.

– Что за склад?

– Рабочий. Один из многих.

– И зачем?

– Разобраться.

– С кем?

– С человеком, который перестал понимать, как тут всё устроено.

Пауза.

– И как ты ему объяснил?

– Тихо. Так, чтобы запомнил.

Она повернула голову. Смотрела прямо.

– Не будь со мной таким сухим, – сказала она. Голос – спокойный, без обиды. – Я не они. Мне не надо от тебя бояться.

Он посмотрел на неё.

– Я не знаю, как иначе.

– Тогда учись. Здесь. Со мной. Здесь ты не должен быть ледяным. Ты можешь быть просто… собой. Тем, кто сидит и ест со мной молча. Тем, кто не пьёт коньяк. Тем, кто прикрывает одеялом, а не встаёт первым. Ты всё ещё умеешь это. Я знаю.

Он сжал губы. Опустил взгляд.