И мне не нужен поводырь,

Я сам смогу ему помочь

апрель, 1996.


…а дальше было кафе, где Ваня познакомился с Таней Калиниченко и Леной Михайловской. Этот вечер Ваня не забудет никогда. Он стал посвящать стихи моим девчонкам.


Конечно, мои девочки, воспитанные на Катулле и Пушкине, любящие Леннона и Марию Петровых, прекрасно понимали, что это слабые стихи. Но девочки слегка ошалели от созерцания образа ежедневно пишущего человека. Общение с ним превращало нашу компанию пишущих – время от времени и всегда по заданию учителя (о Толстом или о Достоевском) – в вариант «Бродячей собаки», где авторы и герои – одни и те же люди. Романная форма уступила место лирике. Лирические отношения перестраивали отношение к литературе. Стоит в компании появиться настоящему профессиональному поэту – и мои девочки начнут писать хорошие стихи и лирическую прозу.


Семпрония (страстно). Помоги ему, Цезарь. Помоги! Ведь ты всегда ему сочувствовал! Ты любил его. Его нельзя не любить!

Цезарь. Разумеется… Но одно дело – личная приязнь. И совсем другое – ее место в собственной стратегии. Любовь к Катилине не укладывается в мою схему.

Семпрония. Если бы ты поддержал его, как обещал…

Цезарь. Я же сказал: я сам интересуюсь девчонкой по имени Власть. Я не был бы в восторге, если бы она увлеклась кем-нибудь еще. Пусть даже таким в высшей степени достойным гражданином, как Луций Сергий Катилина.

Семпрония. Он не соперник тебе! Никто не соперник тебе, Цезарь. Ни в политике. Ни в любви.

Цезарь. (усмехается) При всем моем бесконечном восхищении тобой – до сей минуты я тебя явно недооценивал.


Марина Саввиных. Катилина. Картинка десятая.


Ну а пока Ваня Клиновой не устает удивляться нам.


ИВАН КЛИНОВОЙ.

КУРГАНОВУ…

Темный лес. Ни шороха, ни света.
Я бреду, о корни спотыкаясь.
Раз на лбу моем клеймо поэта,
Мне судьба еще не улыбалась.
Вдруг прорвал блокаду паутины
За ближайшим деревом каштана
(Нету в мире радостней картины)
Мне открылась чудная поляна.
На поляне той резвятся звери,
Кормит их лесник с руки спокойно.
Понял я: " Вот в мир свободы двери,
Надо жить, как минимум, достойно».
Приютил лесник меня в избушке,
Познакомил со зверьми своими,
Дал мне хлеба черного краюшку
И на луг пустил резвиться с ними.
И живу теперь средь леса на поляне.
Стал ручным и хлеб ищу в ладонях.
А вокруг стеной растут каштаны.
По ночам за ними кто-то стонет…

…что ни говори, акселерация делает свое дело! У Пьеро исключительно точный рисунок танца – особенно то, что называют «пятой позицией». Пятки вместе, носки врозь…


«Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.»


Сколько было Данте к моменту «сумрачного леса»? Тридцать пять?

«Оставь надежду всяк сюда входящий…»


Пьеро улыбается… глаза у него становятся узкими, темными… злыми? Кто кого поведет – через тернии? Кто тут Вергилий? Кто – Лоренцо Медичи? (Простим себе невольный анахронизм!) Кто – Цербер? Кто – Герион?

Пьеро усмехается:

«Светло и ярко. Перламутром лев

Зевает сонно и скользяще.

Не может он зевать иначе,

Не вспугивая мирных дев,

Пасущихся на травке рядом…»


Пьеро смеется… Пьеро?..Да он просто издевается над Нами!


Я по-прежнему видел много недостатков в стихах Вани, но последнее стихотворение мне понравилось. Точнее, не само стихотворение, а тот образ «выпускников Библера», который был построен потрясенным Ваней.

Сам термин «библеровские выпускники» принадлежит американской исследовательнице диалога Кэрэл Эмерсон. В эссе, посвященном юбилею М.М.Бахтина, К. Эмерсон замечает: «В начале девяностых годов Владимир Библер, выдающийся российский философ сознания, разработал содержание образования для учащихся начальной и средней школы. Эта модель школы, основанная на принципе „диалога культур“, должна была заполнить методологическую пустоту, которая наступила после коллапса коммунистически управляемой педагогики. В ней дети последовательно открывают несовместимые миры – во времени и географическом пространстве – и им помогают не растворяться в этих мирах и понимать незаместимость каждого из них. Только на этом пути, – говорит Владимир Библер, – идеал „человека образованного“, который живет только прошлой научной истиной – будет заменен гораздо более желанным, сложным и гибким идеалом „человека культуры“. Люди культуры должны быть способными к сосредоточению, но в то же время удерживаться в промежутке многих несовместимых и неразрешимых истин и принципов…