– В них не пишется национальность у нас.

Валерий Коровин: Пишется, откройте свой паспорт и убедитесь. А гражданин Азербайджана называется азербайджанец. Значит, армяне должны стать азербайджанцами. Вот это является источником конфликта везде.

– Русские живут здесь, мы же не говорим, что они должны стать азербайджанцами, они не становятся азербайджанцами, у азербайджанцев нет национальности.

Валерий Коровин: Национальность, с научной точки зрения, а не с бытовой, это и есть гражданство. Но здесь речь об идентичности, о принадлежности к армянскому народу. Став гражданами Азербайджана, армяне юридически становятся по факту азербайджанцами. Но сколько армянам ни выдавай азербайджанских паспортов, никогда они азербайджанцами не станут. Это такой вопрос, когда мы начинаем его переводить на бытовой уровень, это вопрос множества споров. Но если исходить из чистого концепта, национального государства, то никакой органической идентичности, принадлежности к народу он не учитывает. С точки зрения национального государства идентичность является остаточным, затухающим фактором, который должен быть преодолён, изжит, индивидуум должен быть от неё очищен, поэтому идентичность не учитывается. Это механический подход, поэтому в рамках национального государства решения этой проблемы нет, т. к. это вопрос об идентичности, именно за идентичность люди воюют везде. Везде именно идентичность и её сохранение являются источником конфликтов, источником сепаратизма для тех или иных государств.

Ирландцы сражаются за то, чтобы быть ирландцами, а не безликими британцами. Русские на Донбассе сражаются за то, чтобы быть русскими, а не украинцами. Это везде так. И везде так будет, и силовым образом решить это возможно только так, как это решалось в Сербии, в Югославии в 1990-х годах, через этнические чистки, когда сербов просто изгоняют или убивают. Кто не хочет уезжать, убивают, кто хочет жить – изгоняют. Это один путь решения. Либо путь добровольного отказа от своей идентичности. То есть серб говорит: «Всё, я не серб, клянусь, я албанец». И ему тогда говорят: «Хорошо, ты албанец. Точно?» – «Точно, я албанец». – «Не серб?» – «Нет». – «Тогда живи». Это столь же чудовищный путь, как и геноцид, потому что хоть человек и остаётся в живых, он подвергается этноциду, насильственному изъятию идентичности, перестаёт быть собой.

В большинстве же случаев даже внешняя декларация внутренней перепрошивки и формальный отказ от своей идентичности не означает, что человек перестаёт быть сербом и становится албанцем. То есть это не решаемый вопрос. Убить его можно, выгнать можно, добровольно принять другую идентичность с большим количеством оговорок, через внутренний стресс, страдания, мучения, через то, чтобы отказаться от себя и стать другим, – можно предположить, но фактически этого не происходит.

Посмотрите на поколение приезжих в Европу из Марокко, из Алжира, это первое, а сегодня второе и третье поколения приезжих в Европу не чувствуют себя европейцами, потому что у них другая ментальность, другая идентичность, память крови, традиция – всё другое. Они даже рассудочно пытаются сломать в себе остатки прежней идентичности и стать европейцами, но не могут. У него рождается ребёнок, и ребёнок действует по этой системе инстинктов, памяти крови, каких-то внутренних рефлексов, вещей, естественных для человека. У него ещё не действует рассудок, а он уже живёт и существует как представитель другого народа. Он не европеец и никогда им не станет. И вот поколения ассимиляции показали, что это практически невозможно.