Фрейлина А. Ф. Тютчева (в замужестве Аксакова, 1829–1889) – дочь поэта Ф. И. Тютчева (1803–1873) – назвала Николая Павловича «Дон Кихотом Самодержавия». Это определение в данном случае вполне уместно, если само нарицательное имя «Дон Кихот» воспринимать в первичном его значении, как обозначение человека, беспрекословно преданного чести и долгу.

Беззаветно преданный Богу, он не мог принять положение – это просто не укладывалось в голове, – что среди европейских правителей он оставался единственным стражем-христианином, выполнявшим свой долг перед Всевышним не только в образе частного лица, но и в качестве Монарха.

Когда Король Пруссии или Император Австрии уверяли Российского Императора письменно и устно в своей «неизменной дружбе», то он верил в это потому, что не мог не верить. Ведь подобные слова и заверения давались перед Лицом Божиим; это не просто «дипломатия», а незыблемый канон, обязательный для каждого христианина. Потому он так последовательно и целенаправленно поддерживал Священный союз, созданный в 1815 году после разгрома Наполеона для защиты христианских принципов в мировой политике.

Никаких политических, экономических или стратегических преимуществ и преференций Россия от этого не извлекала и не преследовала. В то же время такие страны, как Пруссия и Австрия, опираясь на братскую поддержку России, вели свою политическую своекорыстную игру, извлекая вполне очевидные текущие выгоды из нравственно-бескомпромиссной позиции Царя.

Николай Павлович был последним в европейской истории стражем легитимизма, базирующегося на нераздельных христианских принципах иерархии и патернализма. Потому в 1849 году он наперекор рациональным выкладкам и расчетам бросил Русскую армию на подавление венгерского восстания, угрожавшего целостности Австрийской империи и существованию Дома Габсбургов.

Взойдя на престол в 1848 году, молодой Австрийский Император Франц-Иосиф (1830–1916) называл Николая Павловича «отцом-благодетелем». Как признавался Русский Царь графу П. Д. Киселеву (1788–1872), «мое сердце приняло его с бесконечным доверием, как пятого сына».

Однако прошло всего несколько лет, и Австрия заняла резко враждебную позицию по отношению к России. Подобное развитие событий стало крушением не только легитимистской политики Николая I, но и предательством исходных христианских принципов Священного союза. Однако Николай Павлович в том крушении повинен не был, исполнив роль благочестивого и благородного правителя до конца.

Замечательно точно психологический строй личности Императора охарактеризовала в своих мемуарах его дочь Ольга Николаевна (1822–1892, в замужестве Королева Вюртембергская):

«Когда он узнал, что существуют границы даже для самодержавного монарха и что результаты тридцатилетних трудов и жертвенных усилий принесли только очень посредственные плоды, его восторг и рвение уступили место безграничной грусти. Но мужество никогда не оставляло его, он был слишком верующим, чтобы предаваться унынию; но он понял, как ничтожен человек».

При Николае Павловиче Россия стала возвращать себе то, что было отброшено и предано забвению со времени Петровской «голландизации» страны, – национально-государственное самосознание. Это не было, как иногда утверждается, только «имперской идеологией»; идея о «величии империи» осеняла весь XVIII век. Но петровско-екатерининское «величие» отражало только внешний абрис страны, ее размеры и государственную мощь.

При Николае I приходит осознание, что Россия не просто великая мировая держава, но и то, что она – уникальна, неповторима, что не только не стала за сто лет «Голландией», но и никогда не сможет ею стать, потому что она – обитель Православия. Возникало понимание нового содержания, иного смысла русского исторического бытия, совсем не сводящегося теперь только к калькированию, копированию европейских форм, норм и приемов. Складывается русское национально-государственное самосознание, явленное великими творцами и подвижниками.