Русские вели себя безукоризненно! Никаких грабежей и насилий, никакой мести за разоренные и разграбленные в России города, села, церкви и монастыри, за тысячи и тысячи отнятых наполеоновским воинством жизней. Накануне падения Парижа обыватели дрожали от страха за будущее; они ждали в лице русских нашествия беспощадных дикарей, а оказалось, что русские приветливы и учтивы куда больше, чем австрийцы, пруссаки и прочие «союзники».

Императора Александра I чествовали как национального героя. «Да здравствует Император!», «Да здравствует Россия!» – постоянно скандировали толпы на улицах и площадях. Русские чувствовали себя в столице Франции именинниками…

…В Париже у Николая Павловича произошло несколько памятных встреч. Во-первых, он с радостью повидался с другом юности Адлербергом, служившим тогда в лейб-гвардии Литовском полку. Вскоре Адлерберг займет место адъютанта Великого князя.

Состоялось знакомство, а затем сближение с одним из героев Отечественной войны, тогда генерал-лейтенантом Иваном Федоровичем Паскевичем (1782–1856). Их познакомил Император, и в Париже они встречались много раз. Великий князь с жаром расспрашивал о прошедшей кампании, о важных ее эпизодах; Паскевич подробно рассказывал, ничего не утаивал. Как вспоминал Паскевич, «мы с разложенными картами, по целым часам, вдвоем разбирали все движения и битвы 12, 13 и 14-го годов. Его нельзя было не полюбить. Главная его черта, которой он меня привлек к себе, – это прямота и честность».

Те же качества генерала – искренность натуры и преданность делу – привлекали к нему и Великого князя. Со временем они будут не только близкими друзьями. Генерал-фельдмаршал князь И. В. Паскевич превратится не только в одного из доверенных лиц Николая I, но и станет одним из выдающихся государственных деятелей его царствования[42].

Еще одна парижская встреча запечатлелась. В пригороде столицы Франции Нейи брат Царя провел почти два дня в гостях у герцога Луи-Филиппа Орлеанского (1773–1850). Он являлся представителем боковой ветви королевской Династии Бурбонов и был женат на принцессе Неаполитанской Марии-Амалии (1782–1866). Это была тихая, благочестивая католическая семья, которая производила самое благоприятное впечатление. Трое маленьких детей герцога были просто очаровательны[43].

Николай Павлович знал и трагическую судьбу герцога Орлеанского. Его отец, герцог Луи-Филипп-Жозеф (1747–1793), герцог Шартрский и Орлеанский, являлся позором Династии Бурбонов. После революции 1789 года он открыто встал на ее сторону. В 1791 году отказался от родового титула, приняв вполне революционное звание – Филипп Эгалите («Равенство»). Радикальные убеждения позволили ему избраться в Конвент, где он в январе 1793 года проголосовал за казнь своего кузена Короля Людовика XVI (1754–1793). Однако это не спасло Эгалите от революционного молоха: 6 ноября 1793 года он окончил свою жизнь на гильотине.

Его сын Луи-Филипп не играл заметной роли в противореволюционном роялистском движении. После возвращения Людовика XVIII он тоже вернулся и никаких властных амбиций не демонстрировал. Вел тихую, размеренную жизнь, целиком занятый восстановлением разоренного родового хозяйства и воспитанием детей. Николаю Павловичу была близка и понятна такая жизнь. Позже он рассказывал графу П. Д. Киселеву:

«Я получил столь сильное впечатление от его семейной жизни. О коей еще недавно сам мечтал, не отдавая себе в том отчета, что попросил герцога Орлеанского позволения приехать через день проститься с ним и его семьей. Он дал согласие, и я провел еще один день, можно сказать, наслаждаясь счастьем, поскольку мои первые впечатления от Нейи подтвердились… Людовик Филипп показался мне тогда человеком благородным, мудрым и счастливым. Со всей горячностью молодости я увидел в нем образец той жизни, к коей себя готовил».