Как сказано в «Последних часах», «но и в сем положении не прекращал, сколько то было возможно, трудов своих по делам управления. Он умирал на Троне».

В письме командующему Дунайской армией князю М. Д. Горчакову (1793–1861) в конце ноября 1854 года Император признался: «Буди воля Божия, буду нести крест мой до полного истощения сил». Он выдержал обещание; только 12 февраля, когда наступило полное «истощение сил», по настоянию врачей передал Цесаревичу текущие дела по управлению Империей.

За день до кончины Императрица Александра Федоровна предложила Николаю Павловичу приобщиться Святых Тайн. Конечно, она не предвидела скорую смерть, невзирая на то что об этом уже вполне твердо говорили врачи. Она до самого конца отказывалась в это верить, но думала, что это вдохнет в обожаемого супруга силы.

«Хотя состояние здоровья твоего вовсе не опасно, но сколько примеров, что с принятием Святых Тайн Бог посылает страждущим облечение». Император, как всегда, ответил с полной определенностью: «Нет, я не могу приступить к такому великому таинству в постели, неодетый. Лучше тогда, когда я буду в силах совершить это приличным образом».

Императрица замолчала, на ее глазах выступили слезы. Император, который всегда с трепетной нежностью относился к жене, тотчас это заметил: «Ты плачешь?» Александра Федоровна пыталась взять себя в руки и в ответ почти прошептала: «Нет, это от насморка».

Через несколько минут, когда Император, как казалось, задремал, она тихо начала читать молитву «Отче наш». Тут же последовал вопрос больного: «Ты читаешь молитву? Зачем?» – «Я молюсь о твоем выздоровлении». – «Разве я в опасности?» Ее ответ был «нет», но мрачные предчувствия последние дни Александру Федоровну не оставляли. Видя расстроенное состояние супруги, Император попросил ее «пойти отдохнуть». Она вышла из комнаты, не чувствуя под собой ног.

Вечером 17-го врачи предупредили Цесаревича и Императрицу, что положение не просто «угрожающее», но что оно – «безнадежно». В ту ночь в Зимнем дворце творилось что-то невообразимое. Весть о состоянии Императора быстро стала достоянием обитателей дворца: членов Императорской Фамилии, дежурных офицеров, фрейлин, камеристок, лакеев, горничных. Никто почти не спал, все находились в состоянии страшного волнения, некоторые из дам – в состоянии, близком к обмороку. Атмосферу той ночи запечатлела в своем дневнике А. Ф. Тютчева:

«Было два или три ночи, но во дворце никто уже не спал. В коридорах, на лестницах – всюду встречались лица испуганные, встревоженные, расстроенные, люди куда-то бежали, куда-то бросались, не зная, в сущности, куда и зачем. Шепотом передавали друг другу страшную весть, старались заглушить шум своих шагов, и эта безмолвная тревога в мрачной полутьме дворца, слабо освещенного немногими стенными лампами, еще усиливала впечатление испытываемого ужаса»…

После того как Государю стал известен категорический диагноз, он попросил Мандта позвать к нему Наследника. Ждать долго не пришлось, Цесаревич находился в соседнем помещении, спать не ложился. Царь сам сообщил сыну Александру о скором уходе и просил того «беречь Матушку».

Потом был вызван духовник В. Б. Бажанов для приобщения Святых Тайн, которого и привел Цесаревич. К этому времени в комнату вернулась Императрица. Когда духовник начал читать предшествовавшие исповеди молитвы, Николай Павлович благословил жену и старшего сына, которые после этого оставили помещение.

Далее состоялась исповедь. После исповеди Николай Павлович громким и ясным голосом произнес молитву перед причастием: «Верую, Господи, и исповедую», а затем, перекрестившись, произнес: «Молю Господа, чтобы Он принял меня в Свои объятия». Доктор Мандт зафиксировал точное время, когда завершился Священный обряд: на часах была половина пятого утра.