– И да, просто запомни: мед – лучший консервант из всех существующих, способный храниться веками – сказал Боджинг, вмешавшись в рассказ.

– Ну вот я и ответил на все твои вопросы – сказал Александр Всеволодович. – Боджинг расскажет о себе позже. Уже поздно, а нам нужно подготовиться к завтрашнему дню. Завтра ты должен сыграть роль раба, которого истязают, но не могут сломить. Что бы ни случилось, ты должен вытерпеть все.

Утро началось тревожно. Это было видно и по задумчивым глазам Александра Всеволодовича, и по настороженному взгляду дедушки Боджинга. Лян вообще молчал как немой, только метался под взглядами обоих. Одеты все были в обычную одежду и даже какую-то более старую и грязную. Все были босы. Меня после подъема напоили отваром. На этот раз совсем не вкусным.

– Этот отвар притупляет боль – сказал Боджинг. – Ложись, Лян намажет тебя защитным раствором.

Я лег, и Лян начал наносить на меня уже испробованную прозрачную жидкость. После того, как раствор просох, Александр Всеволодович окинул меня взглядом, как статую, и начал рисовать на мне увечья. Когда он закончил и дал мне посмотреть в зеркало, я обомлел. Один глаз был закрыт, вокруг него растекался огромный кровоподтек. Нос, после того как в него вставили круглые фильтры, увеличился и был похож на смятую ударами картошку темно-фиолетового цвета с засохшими полосками крови и грязи. Губы-лепешки были в струпьях и ранах, огромный синяк покрывал грудь и поясницу, ступни все в коросте и грязи. Отойдя на пару шагов и посмотрев на меня, как на шедевр кисти Рембрандта, Александр Всеволодович изрек:

– Д-а-а-а, красавец! Мог бы зарабатывать больше всех нищих возле Лувра в Париже, да и в других местах был бы своим.

– Все, идите. Лян поможет намазать тебя отходами в выгребной яме. Стой. Куда? Ошейник!

Боджинг застегнул ошейник раба у меня на шее, и я вышел из сарая-землянки, где якобы жили Александр Всеволодович, Боджинг и Лян. Дойдя до ямы с нечистотами, я чуть не поперхнулся. Вчера же я ее очистил?! А сегодня в ней метр жижи. Спасибо фильтрам в ноздрях. Благодаря им я вообще не чувствовал запаха.

Что делать? Придется все начинать сначала. Ведра, тачка. Наполнил ведра, поднялся по шатающейся лестнице, перелил жижу в тачку – и снова в яму. И так до тех пор, пока большая металлическая тачка на двух колесах не наполнится, а потом – на дальнее поле. Покатил быстро. Чувствую, как за мной наблюдают. Через пару часов такой работы разгибать спину стало сложно, и все мысли сводились только к одному: не упасть и не разлить из тачки жижу. Боджинг особо предупредил, что ни одной капли на дороге быть не должно. Обратно пустую тачку катить было легче. Ноги сами переставляются, а ты просто идешь и идешь, монотонно наклоняясь вперед-назад, толкая тачку.

Уже почти дойдя до ямы, я исподлобья увидел двоих человек, стоявших метрах в пятнадцати от ямы, и чуть дальше – еще около двадцати разного возраста, в военизированной одежде, заросших бородами до глаз. На них была форма, но уж очень она отличалась от нашей. Широкие штаны заправлены в сапоги с низкими берцами. Черные куртки с карманами на груди и по бокам. У всех ремни и разгрузочные жилеты. Все вооружены почти одинаково: пистолет в кобуре, автомат АКМ – я сразу это определил – калибр 7,62 мм.

– У нас в бригаде у ребят тоже такие, – пронеслось в памяти и тут же пропало.

Исмаил-хан, Лев Герата, был подтянут и, видимо, серьезно следил за своей внешностью. Бросалось в глаза, что он привык повелевать. Но был каким-то излишне подвижным. Одет так же, как и все, только не было разгрузки, и вся одежда тщательно сшита из более дорогих тканей. На поясе – большая кобура закрытого типа.