На другой день мероприятие повторилось опять. И снова опять. В-общем гости очень остались довольны визитом. Особенно «Рузвельт». Он и в коляску перестал садиться. И даже стал официанток приглашать на фокстрот и «ту степ». При этом «Черчилль» ему все время подмигивал: дескать знаем мы эти ваши «недуги». А «Сталин» – тот только курил и щурился. То есть морщился. Надоели ему под конец эти иностранцы. Пить не умеют. Чуть что не так – буянят. В драку лезут. Галдят. Гадят. И все у них как-то не по-нашему. Без огонька. Без души. Вот улыбаются вроде, а зубы – вставные! Ровные! Неискренне получается! Не то что наши. Нашего увидел – стой кто идет! Что несешь? Куда пошёл? Как стоишь! Молчать! Да я тебя! Вот! Видел? – совсем же другой разговор. И душевно, и порядок. А эти хи-хи, тю-тю, сю-сю. Тьфу! Так что с трудом их потом удалось выдворить. Тем более, что у них дома уже и волноваться начали. Телеграфировать каждый день приветствия от конгресса, от парламента. От профсоюза общественного транспорта. Звонить. Уточнять детали. Но все-таки выгнали. Конечно, не обошлось без смекалки. Как их заманили обратно в самолеты. Те самые «беленькая» с «рыженькой» и Максимка – об этом в другой раз. Ну, конечно, дали им на посошок. Блинов и всяких солений-варений на дорогу. Пластинки подарили с хором Советской армии. Каждому – часы наручные командирские и по черно-белой копии фильма Волга-Волга. Для укрепления взаимопонимания. А детали потом согласовали факсом. То есть телексом. Ну что тогда было. В общем детали для ясности замяли.

– Когда я была храмовой змеей, мне там давали блюдечко воды и горсть риса, – начала рассказывать свою историю змея, раскачиваясь над травой, – воду я пила сама, а на рис приманивала храмовых мышек. Поймав одну – другую, я медленно залезала на дерево Баньян, и там отдыхала в тиши ветвей. Внизу подо мной ходили всякие монахи в оранжевых одеждах, что-то бормотали, смеялись, кувыркались, дымили благовониями, а я лежала, грелась в лучах солнца, слушала пение птичек, сквозь сон, переваривая своих мышек и думала: вот дураки…

– Ну, заливает! – сказал ежик, – она же никогда не была нигде дальше нашего леса! А тут вдруг: «храмовая змея», «монахи», «благовония», «дерево Баньян»! С тех пор как её уронил аист, она совсем головой тронулась! Нам, ежикам, змеи не страшны, даже, если они окажутся неподалёку, но всё же, всё же… Это ж надо такое сочинить!

– Ужас! Просто кошмар! Страшно подумать, – заговорила крольчиха, представляете, если бы её уронили недалеко от нашей норы! Она бы могла к нам заползти и проглотить моих крольчат! Ой, лучше я побегу домой! Что-то кролик стал каким-то задумчивым, скрытным! Уж не завел ли он себе другую крольчиху где-нибудь на стороне…

– Не знаю, не знаю, – пробормотал ёжик, хотя он прекрасно знал обо всём в лесу, – не буду я слушать эти выдумки! И ёжик быстро побежал восвояси на своих коротеньких но быстрых лапках.

А змея, покачиваясь, рассказала ещё что-то, перед тем, как уползти прочь, но её уже никто не слушал. Все разбежались по своим делам, ведь в лесу так много всего делается, что никогда не соскучишься!

Официанты, уборщицы и артисты остались на круизном лайнере? Это разумно, тем более, что карантин – не сбежишь, кругом вода и даже «благородно»! В кавычках потому, что благородство все-таки за деньги! Ведь у них контракт по обслуживанию пассажиров ради которых они, собственно, и остались на круизном судне с высокой миссией, я не боюсь этого слова! Если б я был писателем, я говорю, если, то я б уже строчил оскароносный сценарий для блокбастера: «Смерть на Принцессе»… и мой агент, а у меня был бы тогда агент, уже бы обхаживал Совет директоров студии Уорнер Броз энд Сис. Какой саспенс! Каждый может быть переносчиком заразы! Даже друг, даже секретный агент, конечно, имеющийся на корабле, даже капитан с красным но добрым лицом. А артист эстрады с номером «художественный кашель»… Между прочим, молодая любовница заболела первой (потому что нужно теплее одеваться), а жена – шо ей сделается – здорова, потому что «семейные ценности». Да, и для критиков из Академии кино: этому «Титанику» угрожает айсберг человеческой ненависти, непонимания и страха, он огромен, он, он, так, где мой агент? А пока – зарисовка!