Бред. Бред. Бред. Одно старьё и тупые шоу. Я остановилась на каком-то черно-белом фильме, заинтересованная знакомыми лицами. «Завтрак у Тиффани», конечно. Снимали же раньше фильмы! Я с удовольствием отдалась чарам хорошенького личика Одри Хепберн и приготовилась к просмотру. Девушка напевала «Лунную Реку». Нежный голос увлекал за собой в туманные, розовые долины, превращался в облако и окутывал разум, будто мягкая-мягкая вата.

– Оливия.

Тихий шёпот, похожий на порыв ветра, разогнал истому, заставил меня встрепенуться. Я выключила телевизор и прислушалась, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Воцарилась неприятная тишина, такая глубокая, что было слышно, как в ушах шумит кровь. Осторожно, стараясь не издавать звуков, я взяла с полки декоративного слона из змеевика – подарок Женевьевы. Думаю, она не обидится, если чудесная статуэтка немного испачкается. Совсем чуть-чуть.

– Оливия, – выдохнул кто-то.

Тихий смешок пронёсся по комнате, обрушился на меня ведром ледяной воды. Стиснув зубы, я двинулась к спальне, сжимая статуэтку в руке. Дверь прикрыта, хотя я всегда открываю её настежь – привычка с детства. Прижавшись к косяку, я воровато заглянула в тёмную комнату, но ничего не увидела.

– Выходи! – сипло потребовала я, перехватив статуэтку покрепче: ладони от волнения вспотели, отчего гладкая поверхность минерала превратилась в кусок мыла.

Ответа не последовало. Только кто-то вздыхал, часто и глубоко, и мне почудилось, что я стала свидетелем чего-то постыдного.

– Как же больно… больно… – услышала я хриплый, низкий голос, странный, словно надтреснутый. Я сглотнула, но в горле пересохло, а гортань сжалась до размеров игольного ушка.

– Убить её. Надо… так надо, – твердил голос, то ли утешая, то ли баюкая себя.

Я облизала губы и гневно прошипела:

– Или ты сам выйдешь, или я вызываю полицию.

Темнота в комнате стала осязаемой, плотной, липкой. Что-то поднялось с пола, выпрямилось в полный рост. Вспыхнули два алых злых огонька, и я почувствовала, как моя челюсть отвисла от ужаса. Тень ринулась на меня, а я, крича, крича, крича, отшатнулась назад. Голову пронзила боль,

попал, он в меня попал!

в глазах поплыли белые круги. Я с силой моргнула и распахнула их как можно шире. Вот черт – уснула перед телевизором, а потом упала и ударилась головой о кофейный столик. Вот корова. Застонав, я встала на четвереньки и отползла подальше от опасных острых краев. На стеклянной поверхности столика темнели пятна крови.

– Лив, какая же ты глупая, – прошептала я, плача от боли.

Рана на голове сильно кровоточила и пульсировала. Стремясь заглушить неприятные ощущения, я прижала к ней пакет с замороженным горохом, вытащенный из морозилки. Хорошо хоть не лицом ударилась – вот бы завтра на работе посмеялись… Я подошла к окну, устало посмотрела вниз и обомлела, сосредоточенно сведя брови. Кто-то стоял на тротуаре, задрав голову. Стоял недвижимо, словно статуя.

И у меня вдруг появилось тошнотворное ощущение того, что смотрел этот «кто-то» именно на меня.

Уборка, как известно, лучший способ занять мысли – так всегда считала моя мама. Именно поэтому, сорванная с постели в несусветную рань из-за зацикленного, невероятно страшного кошмара, я решила удариться в разгребание хлама, коим была забита вся моя чудесная квартира: в ажурную пластиковую корзину для белья летели трусы, найденные в самых неожиданных местах, чулки, футболки, бюстгальтеры, пижамы и все-все-все. Все находки были выгружены в древнюю машинку: дисплея на этом чуде не было, как и «иллюминатора» – все просто неряшливо забрасывалось сверху и засыпалось порошком. А потом полтора часа гудения и механической агонии. Красота.