– Нет там никого.

– За твоей машиной, у фонаря, – пальцы обжигает жар, когда прижимаюсь к его плечам и, потянувшись на носочках, выглядываю. Фигуры нет. Ничего нет. Точно почудилось.

– Лин, – устало тянет Миха и взъерошивает волосы, – свихнусь с тобой. Ладно, иди уже. Или тебя до квартиры проводить?

– До завтра, Миш. Спасибо, что подбросил, – целую в щёку и забегаю в подъезд.

С губ слетает один мат! Так как опять кто-то лампочку выкрутил. Темнота сразу же удушающими волнами обволакивает меня. Хочется вернуться и попросить Миху проводить. Я даже нащупываю щеколду и толкаю тяжелую дверь. Правда, слышу, как с низкого старта газует мужчина, и со вздохом отворачиваюсь. Ищу в сумочке телефон и медленно, наощупь передвигаюсь вперёд. Можно было бы дверь оставить открытой, только она на пружинке, сама захлопывается. Ещё так оглущающе, так что лучше фонарик включить. Только чёртов телефон найти не могу. Как назло! Нужно выйти и поискать на свету.

Перестань трястись, Лина! Это твой подъезд. Это твой самый спокойный район города. Тут даже алкашей нет! Успокаиваю себя и спотыкаюсь об первую ступеньку. Взмахиваю руками, чтобы остановить собственное дурацкое падение. Слышу, как с грохотом падает телефон из раскрытой сумки, и готовлюсь к боли. Только меня ловят в сантиметре от пола.

Мой ультразвуковой крик на весь район перекрывает холодная ладонь. Просто запечатывает рот, ставит на ноги, прижимает лицом к стене и нависает. Я не вижу его. Здесь очень темно. Ужасно темно и страшно. Очень. Я умру. Меня сейчас убьют.

– Не кричи, – тихий стальной приказ режет, словно бритвой по венам. – Поняла?

Киваю быстро-быстро. Пусть только уберёт ладонь, такой крик подниму. Прохладная рука давит сильнее. Пахнет приятно и не пугает, а будоражит, что ли. О чём я думаю, господи! Надо заплакать, обмякнуть, как-то отвлечь. Ударить туфлями, одну уже потеряла, пока падала, вторая ещё в руке. Сжимаю сильнее. Но и этот тип будто мысли читает и руку с туфлей перехватывает. Маневры с коленями не работают, я спиной к нему. Любые трепыхания фиксируются корпусом. Он каменный. Бронированный какой-то. Слишком близко. Слишком темно. Слишком тесно.

– Не поняла, – усмехается, обдавая щеку дыханием. Прохладным, чуть мятным, морозным. – Совсем скоро ты будешь только моя и всё поймёшь. А пока не совершай глупости. Не заставляй наказывать тебя.

Вздрагиваю от прикосновения носа к скуле. Зажмуриваюсь. Плачь, женщина, дёргайся! Не стой истуканом! Ладонь исчезает, мужчина большим пальцем давит на губы, будто помаду стирает. Только нет её, съела всю на свадьбе. Тихо рычит. Злится, что помады нет? Так я накрашусь, пусть только отпустит.

– Провоняла низшим, Ли-ии-на, – зловеще и немного странно тянет имя незнакомец. Меня уже не просто трясёт – колотит, как в страшном сне. Дёргаю головой вперёд, чтобы избавиться от прикосновений, и утыкаюсь лбом об ладонь вместо стены. Он уберег от удара? Успел? Так быстро? Осмыслить не успеваю, вздрагиваю, когда язык проходит по шее и ярёмной вене до самого уха, губы посасывают мочку уха. Меня охватывает возбуждение. Это же ненормально, блин! Тело, не подводи!

– Пусти! – получается писк умирающей мыши. Но я начинаю дёргаться, локтями биться об грудную клетку и вырываться. – Тут везде камеры. Заяву накатаю.

– Зубки показываешь? Мне нравится, – веселится обладатель голоса, засовывая в руки разбросанные вещи. – Запомни свой страх и больше не гуляй так поздно.

Каменное тело исчезает, позволяя сделать глубокий судорожный вдох. Меня больше никто не зажимает. Но он всё ещё здесь. Я ощущаю его взгляд. Ощущаю присутствие, боюсь включить фонарик. Просто несусь, слепо доверившись самому главному инстинкту. Инстинкту самосохранения. Не разбирая дороги, мимо лифтов, по лестнице. Только на третьем этаже, где светло, останавливаюсь, включаю фонарик и свечу на лестничный проём.