Полк, на удивление дружно, зашагал вперёд, громко топая сапогами по доскам, которыми была застелена проходившая через пустырь улица. Следом, скрипя плохо смазанными осями, двинулись подводы, заполненные оружием и припасами. Грохочущие железом повозки разбудили окрестные дома, и из-за открывавшихся ставен вслед колонне понеслась отборная ругань.

– А ну, пасть закрыли все! – заорал Эллирий. – Парни кровь проливать идут, а вы их хаете?!

– А без грохота нельзя идти кровь проливать? – нагло спросил кто-то.

Командир забористо выругался в ответ, прихватил из попавшейся под руку поленницы деревяшку и запустил её туда, откуда донеслись эти слова. Ставни вовремя закрылись, и полено ударило по ним, оставив на гладко отструганных досках вмятину.

Вскоре, дерево под ногами сменилось камнем, дома вокруг стали добротнее, выше, да и горожане здесь уже не позволяли себе ругани, а лишь укоризненно смотрели вслед нарушавшей покой толпе. Отряд миновал городские улицы и, пройдя через ворота, те самые, через которые Эйнар и Бирнезий зашли в город, вышел на ограниченное рекой и крепостными стенами, поросшее редкой пыльной травкой поле.

Сбор войска назначили, как всегда, здесь, но кроме полка добровольцев на плацу были лишь несколько человек, как сказал Эллирий, «дворцовых лизоблюдов». Их послали сюда следить за порядком, и они заставили командира расположить своих людей подальше от проходившей в сторону моста дороги.

– Ну да, – проворчал он. – Добровольцев, как всегда, на задворки загоняют. Ладно, сидите, стойте, кому как удобнее. Хотите – ешьте, хотите – пейте, только, чур, не до пьяна. Ждать долго придётся.

Прождали часа три, пока полки его величества не заняли на плацу свои места. Эллирий с завистью смотрел на чётко маршировавших солдат, на добротные, хорошо смазанные повозки, нагруженные аккуратно сложенной справой, сравнивая их со своими доходягами и вздыхал, не забывая вставлять в промежутках между вздохами крепкое словцо. Наконец, все в сборе. Последними из ворот выехала группа из пяти десятков всадников со знамёнами – полководец со своей свитой. Они быстро проскакали вдоль рядов, проверяя готовность и, не заметив ничего предосудительного, отдали приказ выступать. Пятнадцатитысячная армия зашевелилась, вытягиваясь на дороге в узкую ленту колонны, и двинулась вперёд, провожаемая толпой зевак.

Они шли уже около часа по южному тракту, ведущему сквозь хорошо знакомые Эйнару леса. Дорога была однообразной и скучной, люди шли вперёд, перебрасываясь друг с другом редкими фразами. Эллирий разъезжал рядом на коне, то и дело взбадривая уставших крепким словцом. Внезапно он заметил кого-то, отъехал в сторону, что-то крикнул – Эйнар не разобрал. Однако он пробился к краю колонны – странное желание подначивало его взглянуть, в чём же там дело. На обочине, рядом с возвышающимся на коне Эллирием, стоял человек, совсем ни чем не примечательный, но какой-то до боли знакомый. Как показалось Эйнару, он его уже где-то видел, правда, никак не мог вспомнить, где именно. Они о чём-то говорили, затем Эллирий повернулся – его взгляд встретился с взглядом десятника.

– Эй, бери себе новенького.

Незнакомец пробился сквозь строй и очутился рядом с Эйнаром.

– Звать то как? – спросил тот.

– Александр, можно Саша.

– Странное имя какое-то, не обижайся только, первый раз встречаю такое. А меня Эйнаром зовут.

Он замолчал, затем спросил, наверно, чтобы разрядить неловкое молчание:

– Ты первый раз на войну идёшь?

– На войну? – переспросил новенький, и Эйнар увидел, как побледнело и вытянулось его лицо.

– Ну, а куда же ещё.