Как помятости на моей открытке.

Как мы с Джеймсоном.

– Вопрос только – кем, – тихо заметила я.

До окончания годового отпуска, который Джеймсон себе взял, оставалось всего три месяца. И день ото дня в нем крепла тревога – я это чувствовала. За долгое время знакомства с Хоторнами я успела понять, что истинное наследство их деда-миллиардера – это вовсе не гигантские суммы на банковском счете, отписанные мне. А шрамы, которыми он наградил всех своих внуков. Незримые, болезненные отметины.

Джеймсону Винчестеру Хоторну досталась ненасытность. Он хотел всего и сразу и отчаянно нуждался в чем-то, и это заветное что-то всегда ускользало из рук и оставалось за гранью обыденного – таковы уж они, Хоторны.

И сам он был чужд обыденности.

– Вопрос «кем?», значит, – проговорил Джеймсон, и на его губах заиграла фирменная, дерзкая и хищная улыбка. – Пора бы уже понять, Наследница, что опасно дразнить меня такими вот загадками. И брать меня на слабо.

– Это запрещено, – заметила я, улыбнувшись в ответ.

– Смотрю, ты успела с Алисой поболтать, – сказал он, выгнув бровь. – Святая Эйвери.

Джеймсон умел читать по меньшей мере на девяти языках – и то только по моим сведениям. И почти наверняка точно знал, что о нем судачат.

– Не называй меня так! – возмутилась я. – Я вовсе не святая.

Джеймсон распрямился и убрал непослушные прядки с моего лица. Прикосновения его пальцев словно бы растворяли напряжение в каждом моем мускуле. В висках. В черепной коробке.

– Можно подумать, каждый распоряжается наследством так, как ты, – подметил он. – А вот и нет. Я бы поступил по-другому. И Грейсон тоже. Да что там, все мы. Ты делаешь вид, будто в том, что ты создала фонд, нет ровным счетом ничего особенного, в лучшем случае – признаешь, что фонд занимается большим делом, а своих заслуг в упор не признаешь. Но это несправедливо, Эйвери! Ты делаешь… нечто очень важное.

Нечто, ставшее для меня всем. Вполне в хоторнском духе.

– Я ведь не одна это все делаю, – с жаром возразила я. – Мы все участвуем. – Он с братьями помогал мне в фонде, даже взял себе в работу несколько кейсов и нашел надежных людей в попечительский совет.

– И все же… – чеканя каждое слово, парировал Джеймсон. – На деловые встречи сегодня позвали тебя одну.

Раздавать миллиарды – эффективно, осмысленно и справедливо – задача не из простых. Я была не настолько наивна, чтобы полностью взвалить ее на себя, но и чужую кровь, пот и слезы проливать не хотела.

Это была моя история. И я сама ее писала. Это мне выпал шанс изменить мир.

А пока… Еще пару минут… Побудем только вдвоем… Я коснулась щеки Джеймсона. Здесь, на крыше, казавшейся вершиной мира (хоть она и сильно уступала в высоте Пражскому Граду), трудно было отделаться от ощущения, что, кроме нас, во всей Вселенной никого больше нет.

Что внизу нас не охраняет Орен. Что Алиса не ждет меня у ворот. Что я просто Эйвери, а рядом – просто Джеймсон, и этого достаточно.

– Встречи начнутся только через час, – уточнила я.

Джеймсон улыбнулся мне опасной улыбкой с привкусом адреналина.

– Тогда, может, я смогу заинтересовать тебя фигурными кустами, статуей Геркулеса и белым павлином?

Я догадывалась, что сады внизу еще закрыты, – можно было и не проверять. Пока что это волшебное, словно бы окутанное безвременьем место принадлежало только нам.

В этот раз адреналиновая улыбка заиграла уже на моих губах.

– Алиса просила тебе передать: больше никаких выходок с щенками!

– Павлин – не щенок, – невинно проговорил Джеймсон, а потом легонько, едва ощутимо коснулся губами моих губ – и это было и приглашение, и вызов, и просьба.