Джеймсон перекинул ее с одного пальца на другой.

– Орел или решка, Наследница?

Я сощурилась, а вот зрачки, наверное, расширились – до того жадно я смотрела на Джеймсона. Наслаждалась нами. Джеймсон. Я. Наш язык. Наша игра.

– Ты сам ее туда подбросил, – сказала я, кивнув на монетку. У меня уже набралась целая коллекция таких вот монеток – по одной из каждого путешествия, а иногда и больше. И с каждым экспонатом коллекции были связаны свои воспоминания.

– Да ну, брось, с какой стати мне таким заниматься? – проворчал Джеймсон.

«Если выпадет орел, я тебя поцелую, – сказал он мне однажды, – а если решка – ты меня, и в обоих случаях это будет что-то значить».

Я протянула руку и забрала у него монетку – а Джеймсон и не стал сопротивляться, хотя это бы ему все равно не помогло. Я посмотрела на свою добычу. По краю монетка была бронзовой, а вот центр у нее был золотой, и на нем отчеканили изображение замка. На обратной же стороне был изображен золотистый зверь, напоминавший льва.

Я легонько перекинула монетку с одного пальца на другой, а потом еще раз – как Джеймсон пару минут назад, и, наконец, зажав ее между большим и указательным пальцем, подбросила в воздух.

Потом поймала тыльной стороной ладони. Распрямила пальцы и посмотрела на Джеймсона.

– Орел.

Через сорок минут мы уже были на крыше. Прости, Алиса. Я все держала монетку в руке.

– Можно желание загадать, – сказала я Джеймсону, поигрывая своим трофеем. Губы у меня опухли и приятно побаливали – да и было от чего. Я взглянула вниз, на цветущие сады. – Там же столько фонтанов!

Джеймсон на них даже не посмотрел. Он всем телом льнул ко мне. Здесь, на крыше, да и рядом друг с другом, мы сохраняли идеальное равновесие.

– Это слишком просто, – парировал он. – Никаких тебе игр, каверзных задачек, а просто… вуаля – и все на блюдечке приносят.

Чисто хоторнский взгляд на желания. На жизнь в целом. Джеймсон вырос в блистательном мире элиты, где все было доступно, только руку протяни. И в день своего рождения он вовсе не свечки на торте задувал. Каждый год ему давали десять тысяч долларов, которые нужно было инвестировать по своему желанию, загадывали головоломку, которую нужно было решить, и позволяли выбрать один навык для совершенствования. При этом цена вопроса никого не интересовала, а отговорки не принимались.

Сперва я подумала, что эту тему стоит замять, но потом решила немного надавить на Джеймсона. По моему опыту, он это любил.

– Да тебе просто загадать нечего, – подметила я не терпящим возражения тоном.

– Возможно, – уклончиво ответил Джеймсон и лукаво взглянул на меня. – Просто я о другом думаю. О множестве восхитительных игр, в которых непременно одержу победу.

Провокация еще более дерзкая, чем «орел и решка»!

«Держись, еще немножечко», – сказала я себе и достала из заднего кармана открытку, присланную мне Джеймсоном. Она успела немного помяться и затереться.

Но не утратила своей реальности, в отличие от грез большинства людей.

– Я получила твою открытку, – сказала я. – Ни слова на обратной стороне.

– Долго ты пыталась понять, использовал я невидимые чернила – или все-таки нет? – спросил Джеймсон. И снова этот лукавый взгляд.

– Да, кстати, что за марка чернил? – парировала я.

Пусть у меня и не получилось их найти, это вовсе не значило, что чернил там не было.

Джеймсон, стоящий рядом, приподнялся на локтях и снова посмотрел на Пражский Град.

– Может, я хотел что-то написать, а потом передумал. – Он невинно пожал плечами – типичный хоторнский жест! – Как бы там ни было, дело сделано.

Несколько десятилетий другой Хоторн заваливал похожими открытками мою маму. Их любовь можно было бы назвать несчастной, но она была