Наша неприязнь взаимная, пусть я до конца и не понимаю, почему баба Воронова настолько меня не переносит. Как правило, такие как эта богатенькая цыпа, на таких, как я, смотрят либо с пренебрежением, либо делают вид, что меня не существует. К такому отношению я давно привыкла, но уж точно не к такой жгучей ненависти, что отчетливо прослеживается в голубых глазах Миланы.

Хорошенько заправив водолазку в брюки, как бы укрепляя свою «броню», я продолжаю ходить за сладкой парочкой, будто тень. Никто из богатеньких гостей, которые подходят к Воронову, не обращают на меня внимания. Это оказывается единственная мелочь, которое облегчает мое пребывание в чужом доме.

— Принеси мне виски, — приказывает Вадим, кивая в сторону небольшого круглого столика, где на подносе стоят уже наполненные стаканы с алкоголем. — И один кубик льда брось.

Молча семеню к столику. И зачем Воронову вообще понадобилась личная девочка на побегушках? Боится, что его могут отравить? А не боится, что это могу сделать я? Да нет, на такое я бы никогда не пошла.

Беру стакан и ищу взглядом лёд. Нахожу ведёрко с кубиками льда и щипцы. Кое-как, совсем неумело, подцепляю льдинку щипцами и аккуратно опускаю в напиток. Получается не так-то и плохо. Я горжусь собой, будто только что сделала нечто невероятно трудное.

Уже хочу вернуться к Воронову, но неожиданно ко мне обращается высокая стройная женщина лет сорока, в строгом черном костюме и с тугим пучком светлых волос на затылке:

— Возьми салфетку, — взгляд зеленых глаз перемещается к столику с алкоголем, где на самом краешке аккуратной стопкой лежат белые салфетки.

— Зачем?

— Чтобы руки не были влажными, — женщина мне улыбается, обнажая свои красивые белоснежные зубы.

Еще никогда мне так не улыбался хорошо одетый человек.

— Виски холодный, а в помещении жарко, понимаешь, о чем я? — улыбка женщины становится еще шире.

Как странно, она не стремится меня унизить, просто объясняет простые вещи, которые я должна была сама учесть.

— Спасибо.

Быстро беру салфетку, оборачиваю ее вокруг ребристого донышка и спешу обратно к Воронову.

— Держите.

Он забирает стакан и продолжает разговаривать с какими-то мужиками. Я занимаю свое привычное место «тени» и продолжаю ждать новых приказов.

Наблюдаю за людьми, но картина богатых утырков быстро мне надоедает, поэтому я смотрю только на Воронова. Он, кажется, прекрасно себя чувствует в такой большой и шумной компании. Иногда улыбается и даже шутит. Несмотря на шрам, женщины вьются вокруг него и бросают в его сторону голодные взгляды. Меня этот факт злит, и я ничего, совсем ничего не могу сделать с этой необъяснимой злостью.

Время идет. Я хожу туда-сюда. Сесть, конечно же, права не имею. Ноги не болят, я их уже так натренировала беготнёй от жертв своего воровства, что могу хоть сутки не садиться. А вот жрать и спать уже хочется, а этот сабантуй, похоже, еще даже не собирается «сворачиваться».

Многие гости уже нажрались, может, и не до поросячьего визга, но всё равно прилично. Дорогие пиджаки теперь валяются везде, где попало, а в воздухе просторной гостиной с камином, где, собственно, я всё время и торчу, возникает горьковатый запах сигар.

— Мартини хочу, — капризно заявляет Милана, обращаясь к Воронову.

За весь вечер она почти ни на секунду от него не отлипала.

— Алис, мартини принеси, — не поворачиваясь ко мне лицом, приказывает Вадим.

— Две оливки брось и один кубик льда, — с пренебрежением дополняет рыжая стерва и тоже не смотрит на меня. — Надеюсь, у них есть оливки? — этот вопрос адресован уже Воронову, но он его игнорирует и это заставляет меня улыбнуться.