- А говоришь, - не Альбинос, - Маниз затянулся кальяном. – Не знал разве, что сыновья это его? И это уже – не пацанва глупая зарывается, а Альбинос нам войну объявляет.

- Да, ну –какие сыновья, Маниз? Детдомовские они, рвань уличная. Наглая, цепкая и краев не чувствующая. Я пока присмотреться к ним решил, - посмотрю, что еще догадаются выкинуть. А так… Какая там война… Дурачье раскладов просто не понимает!

- А вот ничего ты и не знаешь, дорогой, - по-кошачьи улыбнулся Маниз. – Сам еще слишком молод. Говорю же, - уши и глаза везде быть должны, особенно – в чужой тарелке. Больше, чем в своей. Ты что же, - метода воспитания Альбиноса не знаешь?

Я только хмыкнул, глядя в удивленные глаза Морока. Сам-то давно уже понял, - про врага надо знать все. Даже то, чего он сам пока о себе не знает.

- Их матери были любовницами Альбиноса, - Маниз говорит медленно, тягуче выдыхая дым. – А потом, - бац, - и вдруг исчезли. А пацанов в детдом подкинули.

- Да ну на хрен, - Морок покачал головой, как будто ему тут Маниз, как Шахерезада, сказки травит.

- Да если бы на хрен, дорогой, - усмехнулся Маниз. – Альбинос считает, что выживать должен только сильнейший. Вот и отправляет своих сыновей в собачьи условия. Выживет там, - значит, - достоин, чтобы в дело после взять. А сдохнет, - так слабак значит, и на хер не нужен. Эти двое вот выжили, - а сколько их вообще было, даже я не знаю. И теперь Альбинос их вернул себе. И в дело потихоньку впускает. Выгодно ему это – никто и не догадается, пока он сам их руками потихоньку власть и возможности отжимать будет. Как и ты, все будут думать, что пацанва зеленая.

- Он что – вообще не человек? – Морок залпом опустошил стакан. – Такую школу жизни врагу не устраивают!

- Как знать, дорогой, как знать… Я вот смотрю на своего Арея, и вижу, - балованный он вырос, слабый. И все мамаша его меня умоляла, - помягче будь, сыночек все-таки! Все бабьими своими слезами его обласкивала и за него прощение передо мной вымаливала. А что выросло? На что он способен? Только трахать все, что движется и бабки из меня тащить. Может, в чем-то и прав Альбинос. Баб родивших, - сразу на хрен в землю, а сына – на улицу, чтобы выживать учился. А то иначе две обузы на себя повесишь, - а они тебя еще и к земле притянут.

Два сына и дочка, - я снова сжимаю стакан в руке. О которой, кроме меня, похоже, еще никто не знает. Карина Жарская, одна из многочисленных любовниц Альбиноса. И тоже без вести пропавшая. И не знал бы, если бы не нашел ее мать. Которая, в свою очередь, нашла собственную внучку в детдоме.

 А теперь вот  эта самая внучка, под видом самой невинности, собирает ни о чем не подозревающих девчонок, чтобы привезти их во владения Альбиноса и продать тем, кто будет трахать их до посинения во все дыры, пока их трупы, небрежно и не глубоко закопанные, не найдут.

Самый, блядь, экзотический товар, - так же намного интереснее, чем готовые на все шлюхи! Нет, блядь, им же чистенькие нужны, те, которые по-настоящему бояться их будут, которые от ужаса сознание теряют, пока их трахают в пять членов одновременно, раздирая на части. До разрывов, до кровавой пены изо рта, до судорог боли! Ломают, заставляя потерять все, кроме инстинкта сохранения, кроме единственного желания остаться в живых, - но эта надежда обманчива. Их все равно затрахивают до лютой смерти. И вот на этом дерьме Альбинос и создал свою золотую империю.

Он сделал это с моей матерью. Но, конечно, не догадывается, кто я и почему объявил ему, пусть пока еще холодную и мелкую, войну, в которой собираюсь целой кости от урода не оставить. Конечно, - разве он может помнить имена всех тех, кого он продал на забаву?