– Слушай, Завьялов, а ты у нас в профилактории ни разу не отдыхал?

– Да и не стремился особенно. А чего там делать? В ваннах киснуть и сериалы с пенсионерами смотреть? Так я в шахтёрской бане моюсь каждый день, вон, уже половину причёски вымыл. А сериалов мне и дома хватает – жена нудит, малой тормошит, мама морали приходит почитать.

– Подожди, Завьялов. Ты у нас лет десять трудишься подземным электрослесарем, болячек, небось, заработать успел. А в профилактории не только ванны, там и грязи, всякие электрофорезы, массажи, магниты, ультразвуки, ингаляции. А шахтёру никак без ингаляций нельзя. Да и посмотри, зима какая краси-ивая, а в лесу какая благода-ать – белочки из рук орешки тя-анут, птички пою-ут. Лыжи можно взять, по склонам походить. Спортзал есть. Это ж лучше, чем самогон после смены глушить. В общем, так, Завьялов, давай, шепчись с семьёй, чтоб не было там претензий никаких и после рождественских – на лечение. Можно сказать, принудительное.

*

Блестя сапфиром балконных витражей, шахтёрский пятиэтажный профилакторий одиноко возвышался над дубовой рощей в нескольких километрах от родного посёлка. Вокруг рощи белым океаном простирались нескончаемые заснеженные поля, среди которых одиноко темнели в дымке треугольные паруса породных терриконов. Петра заселили в двухместный номер вместе с ветераном горняцкого труда, болтливым мохнобровым дедуганом, которого отдыхающие сразу прозвали Брежневым. И хоть фамилия у него была Горбачёв, удивительное внешнее сходство с генсеком более раннего периода – дорогим Леонидом Ильичём – было разительным и победило без споров.

Были в здании ещё трёхместные номера и один, на пятом этаже, одноместный, люкс – с огромной кроватью, отдельным туалетом и душевой. Как говорили лечащиеся, это начальственный номер, заселяемый по личному распоряжению директора шахты. Конечно же, всем было интересно, персоналу в первую очередь, кто заедет в роскошный номер в стартовый новогодний поток. Это было главной интригой учреждения.

– Слышал, Петь, люди базарят, что директор свою невестку в люкс поместил, – покряхтывая, хихикнул Брежнев.

Сначала Завьялов не придал важного значения этим словам. Ну, директор, ну, невестку, какое кому дело до начальственных утех. А потом – словно молния пронзила Петра от самой макушки до горизонтальной прямой плоскостопия. Невесткой-то директора была Лиля, Лилия Дмитриевна, как её называл персонал! И хоть не видел он свою первую любовь уже много лет, но знал, что живёт она в соседнем посёлке с сыном директора – местного пошиба угольным воротилой – безбедно и счастливо. Люди так говорили.

…Встретились Пётр и Лилия возле массажного кабинета. Не встретиться они просто не могли ни по какой теории. Посмотрели друга на друга, налились румянцем, вздохнули параллельно, и опустили глаза. Очередь была большая, но невестку директора в тонком красном халатике с глубоким декольте, ясное дело, пропустили первой. Не потому, что одета была легко, а потому, что к родственникам руководства уважение иметь надо.

«Похорошела, налилась, как куколка стала, – подумалось Петру, а внутри – словно оборвалось что-то – да вот же она, любовь всей жизни, женщина, без которой свет не мил! – Как же это я, а? Со всем смирился, даже не попытался за неё побороться, залёг на дно, и прожигаю свои дни, как крыса шахтная – побегал, пожрал, поспал, ни любви, ни ненависти…»

А в это время на массажном столе под крепкими руками массажиста постанывала Лилия Дмитриевна, но не от глубоких прикосновений двухметрового мужчины, а от внутренней боли, нежданно зародившейся в самой сердцевине души, и от неукротимого желания поскорее выскочить из этого кабинета, взлететь в люксовые апартаменты и выплакаться в подушку: «А Петька-то почти не изменился, лицо такое же доброе, глаза светятся, Господи, что я натворила в своей жизни, всё ведь могло быть совсем иначе».