Поступил Пётр в горняцкое училище. Так советовала не только мать, но и её родной брат, дядя Витя, звеньевой проходческой бригады и председатель охотничьего товарищества посёлка – уважаемый человек. Первый год разлуки влюблённые пытались встречаться. Приезжали друг к другу на выходные, уединялись от родителей на казавшихся короткими каникулах. Пока районный военный комиссар не прислал Петру повестку.

Присягал Пётр советскому народу, ещё полгода, прикладывая руку к виску, чеканил «служу Советскому Союзу». А демобилизовался Завьялов уже в другую страну, в которой на всех административных зданиях и учреждениях висели казавшиеся первое время чужими и причудливыми флаги непонятно откуда возникшего самостийного государства.

За два года службы получил Пётр от Лили только две поздравительные открытки – новогоднюю и с Днём Советской Армии. Да и те – на первом году службы. На многочисленные письма Лиля почему-то упорно не отвечала. Совсем извёлся Завьялов в тяжёлых мыслях. Как-то совершенно отчаявшийся написал Пётр письмо однокласснице Вале Синициной: так, мол, и так, ты же знаешь, как я люблю Лильку, а она, душу всю вытянула, молчит, как мраморная статуя.

И ответила Синицына: «…Петя, ты хороший парень. Найдёшь себе другую девушку. Забудь Лильку. Не ждала она тебя. Сам понимаешь – область – угарная жизнь, соблазны, мальчики. Замуж она вышла за Юру Переверзева из соседнего посёлка, сына директора нашей шахты. Может, ты и знал Юру, бывало, он к нам на дискотеку, что крутили в столовой «мебельки», приезжал с друзьями-бандитами. Он старше нас на три года. Уже институт закончил и у папика горным инженером устроился. Что могу сказать? Попала Лилька, как говорится, без мыла в рай. Всем сполна обеспечена. На свадьбу им квартиру подарили. Как-то встретила её случайно, невзначай спросила, объяснилась ли с тобой. А она в ответ: «Не хочу никому ничего объяснять, сам поймёт, если не глупый». В общем, не ищи встречу с ней. Мне кажется, так будет лучше».

*

– Не твоя эта девушка, – зло ворчала Зоя Геннадиевна демобилизовавшемуся и деморализовавшемуся, впавшему в запой, опечаленному сыну. – Что это за любовь у вас такая была? Неделю встречаетесь, месяц порознь. Ни письма, ни весточки – хороша невесточка. Не будет у вас толку. Ищи девушку попроще, без всяких там закидонов, и чтоб любила тебя до чёртиков.

И Пётр нашёл. Женился он вскоре на молодой ламповщице Тане, с которой каждый день встречался, выходя на смену. У Тани не было матери, воспитывал её отец, поэтому девушкой она была хваткой, хозяйственной, во всех делах и поступках категоричной. Быстро взяла Петра в оборот. В соседнем от квартиры Зои Геннадиевны подъезде сняли отдельную комнату с кухней, обставили скупленной на руках дешёвой мебелью, а через год пришлось приобретать и детскую кроватку.

Сказать, что не любили друг друга Пётр и Таня никак нельзя, но и идущими в обнимку в посёлке их никто не видел. Люди шутили, мол, у ламповщицы Тани два сынка – один в коляске, второй в каске. В монотонном однообразии прожили они несколько лет, счастливо или нет – кто его разберёт. Охотливые до женщин и острые языком шахтёры подшучивали над Петром: «Вы хоть в одной койке спите, а то если Танька сама, так пустил бы кого погреться». Завьялов улыбался безразлично и на подобные колкости отвечал однообразно: «Очень смешно».

Как-то перед очередным новогодним праздником зашёл Пётр в кабинет профсоюзного комитета шахты – подарок для сына получить и расписаться за него. Традиционный набор конфет не изобиловал широким ассортиментом, но забирать надо, ведь всё равно кому-то достанется, то ли коньячок закусывать, то ли юристок, секретарш и бухгалтеров по кабинетам админкомбината соблазнять. Заместитель председателя профкома по фамилии Турчин окинул Петра изучающим взглядом и спросил: