А может, это монетка? Ровно десять дней прошло с тех пор, как в день своего рождения сделала я новый «секретик». Да, конечно – монетка!

Я так старалась скорей выздороветь, что возбуждение мешало температуре спасть. Но вот уже тридцать семь и девять, и мама вечером ставит мне банки (в этой процедуре есть что-то пыточно-средневековое, хотя совсем не больно), и чай с малиной, и пропотеть, а наутро – почти огурец, только кашель ещё булькает да слабость такая, что руку трудно поднять. А за стеной всё то же: «Толик, Толюшка, вставай!.. Анатолий!». И даже хулиганистый Степнов кажется милым, потому что идёт в школу и там, может быть, увидит Олю.

Наконец меня «отпустило» (так всегда говорит тётя Дуся про свои болячки). Цвели вишни, делались домашние задания, а однажды пришел Ахмед, неловко сунул мне в руки кулёк со свежей клубникой:

– Отец велел…

И, ещё сильней сконфузившись, добавил:

– От меня тоже. Выздоравливай…

У нас в альбоме есть снимок – любительский, чёрно-белый в рыжих пятнах: я, годовалая, делаю на травке свои первые шаги, Вера склонилась надо мной – тяжелая коса до земли… Снимал Юсуп, старший из братьев Асхабовых.

– Сколько книг у вас! – внезапно сказал Ахмед. – Как в библиотеке…

Эти слова я слышала не раз, они давно приелись и наскучили – как приелся и наскучил вопрос, «не вышли ли сестрички замуж?». Ахмед такое не спросит, и на том спасибо. Конечно, он – не Оля, и никто не Оля, и без веления отца он бы не пришёл, но всё равно я была рада его видеть.

– Ты не бойся, я уже не заразная, – сказала я.

– А мне по фиг. Я толстый, меня микробы не берут, – ответил он.

– Какой же ты толстый? – неловко возразила я.

Вспомнилось, как недавно я сама дразнила его жиртрестом. Вот дура!

И снова потянуло в школу…

В первое утро своего официального (по справке) выздоровления я проснулась раньше обычного. Поплескала на себя водой и скользнула в узкий проём между столом и холодильником, на свой любимый трехногий табурет. Напротив было место мамы. Папа садился с торца. Пока сёстры жили с нами, стол приходилось отодвигать. В остальном всё по-прежнему: двухкомфорочная плита, газовая колонка, холодильник «Саратов», стиральная машинка «Волга» с круглым аквариумом на ней (так причудливо трансформировалась моя мечта о котёнке). На окне – белые в вишенку занавески. А за окном цветут настоящие вишни…

– Мам, – начала я с набитым ртом, – я так соскучилась по Оле!

Но тут пришёл папа, и я умолкла.

Папа сел на своё место, принялся есть и отпускать шуточки – забавные, как ему казалось, в незатейливом, рассчитанном на привычную аудиторию стиле. Мама смеялась, я тоже, но и украдкой разглядывала его… Какой знакомый и незнакомый человек – папа! Как причудливо сплелось в нём всё самое хорошее и плохое!

История знакомства моих родителей напоминает сюжет старого фильма «Доживём до понедельника». Игорь Солопов работал завучем в средней школе, куда пришла молоденькая «француженка» – моя мама. В свои тридцать восемь лет он не был женат. На него всерьёз положила глаз математичка. А он взял и женился на Лиде Сидоренко! Математичке пришлось проглотить это. Возможно, ей достался муж с более лёгким характером…

Отец не признавал компромиссов. Однажды я услышала, как мама сказала своей подруге Таисии Григорьевне: «Игорь положил партбилет на стол, хотя все пугали его последствиями. Мол, и свою карьеру погубишь, и детей… Шутка ли – из Компартии выйти!» Казалось очень странным, что какой-то там билет, лежащий на чьём-то столе, может погубить папу и меня. Во всяком случае, я «погубленной» себя не чувствовала. А папа даже как-то повеселел. Он перевёлся в другую школу простым учителем литературы, взял классное руководство и очень быстро вывел свой класс в лидеры. Знакомые удивлялись: «Игорь Ильич, вы ещё не в гороно?»