– Си, – зовет Селена, и я оборачиваюсь, положив ладонь на металлическую ручку в форме полумесяца, прежде чем покину стены бара. – Мне действительно жаль. Ты способна разобраться с этим.

Выудив что-то наподобие улыбки, прощаюсь с ней взмахом руки.

Я не нахожу ничего лучше, кроме как вернуться домой и отложить поиски Рэя на завтра.

Решив прогуляться пешком не без причины, направляюсь по тротуару, каждый раз задерживая дыхание между зданиями, потому что от мусорных баков несет протухшим дерьмом. Селена права. Я не из числа тех, кто грезит жить в Нью-Йорке, переехала исключительно ради Льюиса, бабушка которого нуждалась в уходе. Ухаживала за ней, разумеется, никто иной, как я, ведь на него порой нельзя положиться. Ее бездыханный труп тоже обнаружила я. Это одновременно худший и лучший день, ведь больше не была привязана к старушке, чье тело медленно превращалось в скелет, ничего не говоря о промывке пролежней. Я не слепая. Вижу пропасти в наших отношениях, но… не в состоянии отпустить человека, с которым связала жизнь со школы. Не представляю, как можно отказаться от будущего, которое мы вместе распланировали. Еще несколько лет назад все казалось очевидным: мы окончим университеты, найдем работу, постепенно сделаем ремонт в доме, в котором он давно нуждается, возведем гребаный белый забор вокруг и с приходом тепла будем ужинать на заднем дворе, в конце концов, когда-нибудь у нас появятся общие дети. Мы станем семьей. Картина идеального мира прочно засела в сознании и проститься с ней нелегко, а забыть про обещания подавно.

Я отскакиваю назад, когда под ногами пробегает крыса, а красивые пейзажи небоскребов сменяются унылыми домами. Они представляют собой петлю, обвивающую шею. Но прогоняю прочь скверные мысли и стараюсь представить радужную картинку. Однажды этот район станет родным. Тут будет жить наша семья.

Льюиса нет до вечера, за время его отсутствия успеваю заглянуть в доклад и внести несколько штрихов в работу над картиной.

Шорох за спиной заставляет оглянуться.

Пачка чипсов в руках Льюиса сводит на нет совместный ужин. Его выразительные синие глаза, обрамленные густыми ресницами, изучают картину, после чего встречаются с моими.

Боже, он все также невероятно красив несмотря на неряшливый вид. Когда-то его нежелание подстраиваться под пресловутые правила, выдуманные кем-то, и отсутствие склонности быть-как-все, стали одной из причин влюбленности. Мы мыслили в одном направлении. Смотрели на мир под определенным ракурсом. Но нам давно не семнадцать. Трехдневная щетина на квадратном подбородке прибавляет возраста, а отросшие песочные волосы давно пора остричь. Его небрежность больше не кажется очаровательной, как и кружки с пакетиком чая, веревочку которых он приноровился обматывать вокруг ручки. Я не знала, что буду заменять мать, которая мирилась с халатным отношением, казалось бы, даже к таким банальным вещам как уборка.

– Чем занимался?

– Чинил машину, – говорит он, и я опускаю взгляд, обнаружив на бежевой футболке черные мазки то ли грязи, то ли мазута. От него несет бензином как от заправочной станции. Кажется, жизнь впитала тошнотворные запахи. Меня жутко укачивает в машинах, хотя с годами надеялась на перемены. – Сколько тебе заплатят за нее?

Мысленно приказываю языку прилипнуть к небу, чтобы в ответ не спросить, как скоро он начнет зарабатывать, ведь тема поступления до сих пор выводит нас из равновесия.

– Три сотни.

– Неплохо.

Он так и не сказал ничего об усилиях, которые приложила к картине, узнав лишь количество денег. Я привыкла, что все сводится к сумме и отсутствию комплиментов.