Пока мужчина думал, звуки, наконец, стихли окончательно, так как расслабленное женское тело уже прижалось к мужскому. На лице женщины играла едва заметная улыбка победы.

– Скажи мне, где ты был? – тихо произнес ее голос, а нежные руки крепче обняли мужчину рядом.

Тот хранил молчание и покусывал губы, вспоминая, как недавно бродил под чужими окнами и высматривал в них фигуру.

– Скажи, – произнесла она.

– Перестань, – ответил он и снова начал отстраненно лежать рядом.

– Я не понимаю, почему ты сам не свой? – произнесла она, приподнимаясь на локте. – Ты очень изменился, уже два года как. Даже здесь ходил как туча до сегодняшнего дня. Что произошло, пока ты гулял?

– Спи, – ответил он, – или я пойду к себе.

– Нет, не уходи, – снова вцепившись в него, жарко зашептала женщина. – Просто я не понимаю, почему ты злишься. У тебя всегда портится настроение так вдруг из-за одного человека, но ее здесь нет. И не будет никогда, – обняли крепче женские руки.– Просто боюсь, что оно у тебя испортится опять.

Мужчина ничего не ответил, просто лежал и думал. Он прекрасно знал, что в скором времени должно произойти, и от того самодовольно улыбался своему триумфу. Единственное, что его беспокоило, это то, что женщина опять будет плакать, страдать, будет кричать в истерике и обвинять его в том, что он ею воспользовался. Женщинам вообще трудно объяснить, что иногда потребности организма сильнее, чем любая нравственность и мораль.

Получилось так, что всю ночь я не спала, а пыталась спать, и когда проснулась часов в шесть утра, солнце уже начало всходить. Я бросила свои потуги поспать, просто лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Розоватые лучики окрашивали стены и деревянные балки потолка, меняли цвет и начинали потихоньку нагревать помещение. Все просыпалось, радовалось новому дню, кроме моего тела, которому так и не удалось отдохнуть. Часов пять спустя, я прибежала на работу с недосыпом под глазами и устроилась поудобнее в мастерской. Делать особо было нечего, монотонно я перебирала картины. Часы медленно отсчитывали время. Я сидела, пытаясь отгородиться от тревожных предчувствий и недосыпа, уже часа два к ряду не выходила оттуда, проявляя чудеса трудоголизма, что было мне не свойственно. Леонардо пришел наверх и стал почти невидимым, начав писать. Он просто тихо вошел, взял завешанный тряпками в углу мольберт и стал работать. Работал художник очень тихо, практически не производя никаких движений – это было удивительно.

Я тоже старалась все делать тихо, чтобы ему не мешать. Невероятное ощущение, когда двое находятся в одной комнате и беззвучно сосуществуют, даже дыхание становится более тихим, чем обычно. Я взяла одну из картин, на которой была изображена женщина, и сразу поняла, кто она. Белая кожа с синим отливом и огненные волосы. Она была повернута в профиль и немного спиной. Сзади был темно-синий с отливом зеленого и коричневого фон, напоминающий смятые простыни, практически не прорисованный. Особой четкостью портрет не отличался, но как будто дышал и вибрировал насыщенностью красок и эротизмом изображения. Я провела пальцами по нему не в силах устоять. Через какое-то время взяла следующий, на нем была снова женщина, и снова в профиль было лицо и шея, а грудь и все ниже следующее были написаны в анфас. Потом снова портрет, и снова странность – ее плечи и лопатки, и копна огненных волос, поднятых руками. И еще один, на нем модель сидела в анфас, широко расставив ноги, и загородив свое лицо зачесанными вперед волосами.

– И как вам? – раздалось над моим ухом.