– Чего? Мы не в твоей сраной обители! – отрезала Наёмница. – Да и нет ее больше, вашей обители. Монашки помёрли, служба закончена.

Вогт нахмурился.

– И что за это слово такое? А, – догадалась Наёмница. – «Умереть». Вы не произносите слово «умереть».

– В слове «умереть» нет ничего ужасного. Это естественное завершение жизни. Никто не способен жить вечно. Да и едва ли кто-то хотел бы.

– Ну, значит тогда «убить».

– А вот это неестественное завершение жизни, – ответил Вогт, ежась как от холода. – То, чего вообще не должно происходить.

– Животные тоже убивают.

– Ради выживания, по необходимости. Люди делают это по-другому. Со злостью.

– Скажи – «нам нельзя убивать», – потребовала Наёмница. Кровь уже текла не так активно, но противно стекала по губам. Ощущать вкус жирных соленых капель было омерзительно.

Вогт молчал. Наёмница ввинчивалась в него взглядом до тех пор, пока он не сорвался:

– Я не могу! Да, теперь… теперь я нахожусь в другом месте. Но все еще не могу заставить себя.

– Какой вообще смысл запрещать слово? – разозлилась Наёмница.

– Потому что невозможность и неприятие слова порождают невозможность и неприятие действия.

– Да как же оно невозможно? – усомнилась Наёмница. – Еще как возможно. Вот возьму и сверну тебе шею. Молча.

– Если у тебя нет слова, чтобы обозначить действие, ты не сможешь даже задуматься о подобном поступке.

– Бредни это все, – отмахнулась Наёмница. – Это просто слово, и все. Ну, говори!

– Сказав слово, я обрету возможность совершить поступок.

– Ну, я не думаю, что ты немедленно ринешься рубить всех подряд. И потом, завтра мы сами будем мертвые и холодные.

– Хорошо, – сказал Вогт и замолчал.

– Ну-ну-ну, – поторопила Наёмница.

Он молчал.

– Давай, попытайся. Это совсем просто: «Нам нельзя никого убивать!»

– Нам… нельзя… никого… убивать, – неуверенно повторил Вогтоус, и зрачки у него стали огромными, как луны.

– Хорошо, – похвалила Наёмница, едва уловимо улыбаясь. – Но что все-таки произойдет, если мы…

Вогт побледнел.

– …нарушим это правило? – невинным тоном закончила Наёмница.

– Я… я не знаю, – пробормотал Вогт. – Однако абсолютно уверен: что-то по-настоящему ужасное, – затем он встряхнулся, улыбнулся и принял прежний беззаботный вид. – Какая разница. Мы в любом случае не станем этого делать.

– Но… – еще раз попыталась Наёмница.

Вогт не слушал ее, старательно дергая заведенными за спину руками.

– Когда они связывали меня, я незаметно повернул запястья, чтобы не позволить затянуть веревку туго. Возможно, я смогу ее снять.

Спустя пару минут попыток, к величайшему изумлению Наёмницы, веревка упала в солому.

– Повернись.

Он развязал руки и ей. Наёмница с удовольствием пошевелила затекшими кистями, а затем провела под носом тыльной стороной ладони, пытаясь стереть кровь, но в итоге лишь размазывая ее по всей физиономии.

– Это основное правило игры, – тихо пояснил Вогт, усаживаясь рядом с ней на солому. – В ней много правил. О некоторых ты со временем догадаешься и без моих указаний. Так будет даже лучше – то, до чего мы дошли своим умом, усваивается накрепко. Чтобы ни случилось, не тревожься и помни: пока мы не нарушаем правила, с нами не случится ничего по-настоящему плохого.

– Смотря что считать по-настоящему плохим, – возразила Наёмница и устало положила голову на колени. – Я не могу поверить в происходящее. Я словно во сне. Все очень странно.

– Разве тебе не нравится происходящее?

Наёмница подняла голову и долго всматривалась в густеющую темноту – солнце снаружи почти село.

– Не знаю, – честно призналась она. – Прежде я никак не оценивала события моей жизни, так нечего и начинать. Разве это важно? Ничего-то мои раздумья не поменяют.