– Вот манеры, – обиделся Вогт. – Надо поскорее выбираться отсюда. Хочу к реке, траве, деревьям. Чистому воздуху, который пахнет небом. Не расспросить ли нам прохожих? Вдруг кто-нибудь подскажет, где можно купить карту.

– У кого это ты вознамерился спрашивать? – скептически осведомилась Наёмница.

В основном им встречались угрюмые женщины и чумазые дети со злыми личиками, исходя из чего Наёмница предположила, что мужчины, как положено, направились с кем-то воевать – и это хорошо, потому что мало ли какие проблемы могли с ними возникнуть. На расспросы Вогта женщины не отвечали, лишь боязливо опускали головы и ускоряли шаг. Вогт попытался заговорить с детьми и получил по затылку от Наёмницы.

– Брось эту идею, – потребовала она, в очередной раз прижимаясь к стене, чтобы пропустить встречных. Ее одежда теперь стала грязнее, чем была до стирки накануне – факт, заставляющий ее скрежетать зубами, ведь Наёмница ненавидела напрасный труд. – Никто нам ничего не скажет.

Но Вогт уже выспрашивал у сгорбленной старухи:

– Бабушка! Бабушка, вы не знаете, где здесь лавка картографа?

– Шо? – отозвалась старуха сиплым, но неожиданно молодым голосом и отбросила с лица черный капюшон. Из ее рта вырвалось почти зримое облако зловония.

Вогт заверещал и закрыл лицо руками. Он продолжал так стоять, не замечая натыкающихся на него прохожих, пока Наёмница не известила:

– Распечатывай зенки, бука ушла.

– Какой кошмар, – слабо проговорил Вогт. – Что случилось с ее носом? Почему он так ввалился? А эти язвы на ее лице… ты видела?

– Лучше б не видела, – брезгливо поморщилась Наёмница. – Я ж говорила: не лезь. Люди как дерьмо: тронешь – завоняет. Ладно, пошли. Доберемся до центральной улицы. Там, думаю, мы сумеем найти лавку со всяким хламом, а в ней карту.

– В вашем мире столько всего уродливого, противоестественного и страшного, – вздохнул Вогтоус, покорно плетясь за ней.

– В «вашем»? Нашем, ты хотел сказать?

– В моем такого не было, – возразил Вогт. – Я ногу натер.

– Отлично, – хмуро откликнулась Наёмница. – Я надеюсь, у тебя начнется гангрена.

– Здорово, – оживился Вогт. – Гангрена. А что это такое?

Они без проблем отыскали центральную улицу, но до этого Вогт успел совершить еще одну глупость. Увидев скрючившегося у стены плачущего мальчика, он подошел и спросил, почему тот плачет. Мальчик встал, смачно плюнул Вогту в лицо и удалился, совершенно успокоенный.

– Ты дурак, – разозлилась Наёмница. – Оботрись, отравишься.

Но ее не столько злил Вогт, сколько сам город. Наёмница ненавидела города. При таком скоплении людей приступы ярости абсолютно неизбежны – у всех вовлеченных.

Они вышли на главную улицу и набрали полные легкие воздуха – здесь, освеженный дуновениями ветра, он был не столь омерзителен. Главная улица была чуть пошире, чуть почище и даже – местами – замощена грубым камнем. Изобилие шатающегося по ней народа не могло не встревожить Наёмницу, и она вцепилась в локоть Вогта мертвой хваткой, готовая резко оборвать любые попытки вести себя ненормально. Вогт задергал рукой, но Наёмница сделала вид, что не замечает, и для верности еще запустила ногти. Вогт сдался.

– Они все мрачные, – сказал он, вертя головой. На его лице отражались любопытство и сожаление. – И злые.

– А чего ты хотел? – снисходительно спросила Наёмница.

– Я всегда чувствую зло. Оно как запах.

«Тогда от меня должно нести как от целой скотобойни», – не без самодовольства подумала Наёмница, но вслух съязвила иначе:

– Ты еще что-то улавливаешь среди всего этого дерьма?

– Дерево, дерево! – обрадовался Вогт, показывая на чахлое деревце в узком проеме между двумя соседними домами. – Это первое, которое я здесь вижу! На нем даже листики есть! Два!