Само собой, иногда я видела других детей из окна. Они бегали по улице перед нашим домом. Дурачились, смеялись, обсуждали всякие глупости. В их действиях не было никакого смысла, но мне хотелось к ним.

Мама выслушала мою просьбу быть со мной чуть менее строгой, но не прислушалась. А когда увидела, как я смотрю на других детей, то тут же побежала к отцу.

Я подслушала тот их разговор. Догадывалась, что он грозит мне последствиями. Мама говорила, что некие голодранцы специально встали под окнами дома. А я поддалась и выбрала путь греха.

Отец немедленно приказал перенести мои вещи в помещение, которое раньше было кладовкой.

Окна там отсутствовали. Я не могла с этим смириться даже спустя месяц. Места было немало, но стены давили на меня. Особенно ночью. Было слишком темно и слишком страшно.

Но, видимо, новая комната действовала на меня так, как хотелось родителям. Они остановили моё сопротивление в самом начале. Наверное, очень гордились собой. Дети больше не влияли на меня, я была полностью под властью семьи.

Рано утром я выходила из комнаты, завтракала, потом были занятия по этикету и грамоте, потом обед. А дальше я шла к себе и читала. Когда через несколько часов меня снова выпускали из-под замка, я должна была пересказать прочитанное. Если случалось так, что я прочитывала недостаточно, меня ругали. Когда чтения стало мало, меня перевели на следующий уровень. Я стала писать письма воображаемому жениху. Им положено было быть в меру романтичными, очень интеллигентными. По мнению мамы, это подготовило бы меня к будущему.

Так прошли годы. Однажды отец объявил, что нашёл мне жениха, но до замужества мне нужно подождать ещё несколько лет.

В тот вечер я расплакалась. Впервые за долгое время. Мне давно хотелось вырваться из дома, но не для того, чтобы сразу оказаться под надзором мужа. Вряд ли отец выбрал мне кого-то добросердечного. Когда я представила, что муж будет таким же как папа, слёзы потекли сами собой.

– При муже ты плакать не должна.

Это всё, что сказал тогда отец. Он и мать оставили меня под надзором слуг, а сами ушли совещаться. А я всё рыдала и рыдала. Никто не проявил ни капли жалости. Полагаю, слуги боялись родителей… И не зря.

Когда они вернулись, то велели мне идти в комнату. В ту самую, без окон. Когда я зашла и проследовала к кровати, я ещё не понимала, что меня ждёт.

А ждало меня то, что я осталась в этой комнате на… Я даже не знаю, сколько прошло времени. Не один год. Меня не выпускали даже в другую часть дома. Я жила в одной комнате, не видя солнечного света. Учителя продолжали ходить ко мне, но всё реже и реже. Наверное, они не одобряли решения моих родителей. В конце концов они перестали появляться. Заходили только слуги. Только двое. Те, которым было безразлично, что творится вокруг. Мне приносили поесть. И всё. Душ я тоже принимала в комнате. Над тазом. Мне чудилось, что я перестаю быть человеком.

Отец продолжал заниматься со мной, но его так раздражало, что я не могу сконцентрироваться на уроках, что он быстро уходил.

Как-то раз, когда я не смогла решить задание по математике, он разозлился и сказал, что я сидела и ничего не делала вместо того, чтобы совершенствовать себя. В наказание он привязал меня короткой верёвкой к ножке кровати. Он не хотел, чтобы я ходила по комнате.

Я могла бы развязать верёвку, но это не имело смысла. Отец нашёл бы цепь и посадил меня на неё. Я боялась его. И матери. Не знаю, кого больше. Иногда я слышала, как они принимают гостей. В доме шли приёмы, а я сидела у себя, привязанная к кровати. Я разговаривала сама с собой. Когда я начинала смеяться, ко мне заглядывала мать и велела вести себя тише.